Мари Веглинская - Тени забытых пиратов. Повести и рассказы

– Ну как поживаешь? – спросила Янка.

– Все ок, – ответила Любаша, тут же отвлеклась и перебросилась парой слов еще с кем-то.

Они с Лёнькой мгновенно превратились в центр внимания.

Янка нацепила на вилку селедку и уныло стала жевать.

– А ты как? – вдруг спросила Любаша.

– Да тоже ничего, – ответила Янка. Настроение у нее явно испортилось.

– А знаешь, я тебе очень благодарна, – вдруг улыбнулась Любаша, – ты отучила меня грызть ногти. Никто не мог, ни мама, ни папа, а ты смогла. Так что спасибо! – она засмеялась, совершенно искреннее.

– Да не за что… Значит, зла на меня не держишь?

– Зла? – Любаша с удивлением посмотрела на Яну. Было видно, что никакого зла на Янку она не держит и не держала. – Нет, конечно!

– Как сестры-братья?

– Хорошо, сестричка сейчас у нас, в Америке, в Лёниной лаборатории работает, у братишки здесь бизнес. Родителям купила в Москве квартиру, да они в своей деревне сидят, – она засмеялась, – послезавтра поедем, навестим.

– Дядя Лео и София Григорьевна живы?

– Тьфу, тьфу, тьфу. Живут в Хайфе. С внуками по скайпу общаются. А старшенькая наша уехала к ним, в Израиль.

– Значит, дети есть, – скорее сказала, нежели спросила Янка.

– Конечно. Четверо.

– Четверо? – Янка не могла скрыть удивления, глядя на стройную и статную Любашу.

Информация все меньше нравилась Янке.

– И кем работаешь?

– Она инструктор по йоге. Йогиня моя! – Лёнька положил руки Любаше на плечи, и она тут же взяла его за руку.

– Разве это профессия? – вяло спросила Яна.

– О, она очень востребованный инструктор. К ней еще попасть надо! Вот, видишь, что из меня сделала, – Ленька рассмеялся и поцеловал жену в макушку.

– Вижу, – Янка налила себе вина.

– Любаша еще много чем занимается, у нее свой фонд.

– И что ты там делаешь? – спросила Янка.

– Много чего, ну например…, – Любаша задумалась, подбирая слова, и вдруг сказала, – ты же знаешь, с русским у меня всегда было неважно, может перейдем на английский? Мне легче по-английски говорить.

– А мне по-чешски, – тихо ответила Яна.

– Старик, ты выглядишь на все 100! – подошел пьяненький Ваня, – А я вот располнел.

Он и правда располнел, подурнел и обрюзг. От Алена Делона не осталось и следа.

– Женат? – спросил Лёня.

– Разведен. Уже 4 раза, – Ваня рассмеялся и почему-то посмотрел на Яну. – А ты, старик, стал хоть куда!

– Это все жена моя, – Ленька снова поцеловал Любашу. – Это ведь она настояла, чтобы я пошел в аспирантуру, и с Америкой ее идея, я бы и с места не сдвинулся. Так и лежал бы на диване тенью забытых пиратов. Да чего там! Она меня сделала!

– Помню, помню, тени забытых пиратов! – Ваня снова рассмеялся, налил рюмку и опрокинул, – У тебя мозги, старик! Это мы тени, а ты пират.

Он сел и грустно уставился куда-то в окно.

– Без Любаши мои мозги пропали бы! – Лёнька похлопал Ваню по плечу, – Ах да, вот, привез вам всем в подарок, сейчас, минутку.

Он ушел и вернулся с большой коробкой.

– Правда на английском, но, думаю, вам будет интересно – свидетельства встречи с НЛО.

– Ты все еще в это веришь, старик?

– Это мое увлечение. Хобби. В свободное от работы время. Вот, просвещайся! – он протянул Олегу книгу. – С дарственной надписью.

Было непонятно, шутит Ленька или серьезен. Но что он совершенно счастлив, сомнению не подлежало!

Вечер подходил к концу, и постепенно все стали расходиться. Первыми наши стройные ряды покинули Лёнька и Любаша, а с ними ушла Ленка. Очевидно, что они продолжали общаться и весьма тесно. За ними потянулись остальные. Уже стоя в гардеробе в пальто, я вдруг вспомнила, что оставила на столе телефон. Вернувшись в зал, я увидела сидящую ко мне спиной Яну за огромным рядом пустых столов. Опираясь локтем о стол, она прижимала к щеке пустой бокал и о чем-то думала.

Деревню Женька любила. Когда она еще не ходила в школу, ее привозили туда уже в апреле, а забирали только в ноябре, и они с бабушкой и дедом жили в большом старом доме из серых рубленых брёвен с голубыми наличниками на окнах. Наличники бабушка красила каждую весну, чтобы они были свежими. Дом этот достался бабушке по наследству от какой-то далекой тетки, у которой никого, кроме бабушки, не осталось. Как же бабушка радовалась! Ведь она помнила этот дом, когда была еще маленькой девочкой, как Женька. Она так и говорила: «Когда я была такой же как ты, то приезжала в этот дом погостить. Он был совсем новым, светлым и чистым. Тетка пекла в печи драчёну, и вкусней этого пирога я не ела ничего в жизни. Этот дом мне всю жизнь снился. Как знал, что я его хозяйкой стану!» Драчёной бабушка отчего-то называла манник. Хотя Женька-то знала точно, что лучше, чем бабушка, этот румяный и нежный пирог не печет никто, даже та бабушкина тетка.

Когда она впервые переступила порог этого дома, Женька была совсем крохотной. Но воспоминания остались. Особенно запомнился запах. Он состоял из смеси старой усохшей древесины, каких-то трав, развешенных по стенам в огромных мешках, сеном, животными, видимо, жившими в сарае, и то ли молоком, то ли просто вещами, хранившимися в двух огромных сундуках. В этих сундуках лежали аккуратно связанные тесьмой недогоревшие церковные свечи, несколько лампадок, только одна из них была целой и невредимой, толстый том Библии, сильно потрепанное Евангелие – все это были вещи из затопленной во время строительства Угличского водохранилища и разрушенной церкви, – а еще подолы для кроватей, вязаные крючком скатерти, старинные сарафаны и тонкое, очень красивое льняное белье. А, может быть, дом пах той самой драчёной, которая так нравилась бабушке. Потом запах изменился, выветрился, подстроившись под новых хозяев, наполнился городским колоритом вместе с въехавшими в дом вещами, вместе с обоями, зачем-то закрывшими рубленые стены, вместе с кипой журналов, книг, постельного белья, занавесок, тарелок, чашек и прочей утвари, следующей повсюду за хозяевами. Но почему-то много лет спустя, возвращаясь в памяти к тем далеким годам, Женька вспоминала именно тот, первый, ни с чем не сравнимый запах. Он вдруг на мгновение оседал на обонятельных рецепторах, воспроизводимый памятью, и пропадал. Но этого было достаточно, чтобы воспоминания водопадом обрушивались на уже взрослую и солидную женщину, доктора медицинских наук Евгению Петровну Суворову.

А тогда… тогда она была просто Женькой. Маме дом не нравился. Мама была городской до кончиков ногтей. А до нужного места добираться приходилось очень долго. Сначала доезжали до станции Савелово, затем пересаживались на местный поезд и ехали до станции Скнятино, а потом шли пешком вдоль реки, и дядя Вася, который жил в соседнем доме, перевозил всех на лодке на другой берег, где и стояла деревня. Мама приезжала только на машине, и то нечасто. А вот отец дом полюбил. Здесь такая рыбалка, говорил он, лучше, чем под Астраханью. Но в отпуск все равно ехал с мамой на море.