Виктор Ершов - Я знаю, о чем ты молчал. Война – плохая игрушка, сынок

© Виктор Анатольевич Ершов, 2020

ISBN 978-5-4498-7685-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предлагаемый вниманию читателя текст является существенно переработанным и дополненным вариантом документальной повести, впервые опубликованной в 2014 году. Воодушевленный благожелательными отзывами читателей, я решил продолжить работу по уточнению известных и поиску новых фактов о событиях, в которые был вовлечен мой отец в июле 1943 года во время тяжелейших боев на Южном фасе Курской дуги. Несмотря на огромное количество уже имеющейся исторической и художественной литературы на эту тему, мне кажется чрезвычайно важным извлекать из глубин времени все новые и новые имена самых простых людей, солдат и младших офицеров, тех самых «чернорабочих войны», кто, сжав зубы и напрягая все силы, тянул невероятно тяжелую лямку войны. Еще одним побудительным мотивом продолжить работу стало осознание факта, что даже после того, как я закончил работу над повестью, ее герои остались со мной. Они как бы ожили, стали частью моей повседневной жизни. Я часто слышу их требовательные голоса: продолжай! ищи! рассказывай!

Разумеется, я не смог бы ничего сделать, если бы не опирался на прочный фундамент профессиональных исторических исследований и воспоминаний очевидцев. Небольшая часть из них приведена в библиографическом списке. Вместе с тем особо я бы хотел поблагодарить заведующую научно-исследовательским отделом музея боевой славы Третьего ратного поля России в Прохоровке Бородину Светлану Васильевну за доброжелательные и ценные замечания. Это позволило исправить ряд фактических ошибок, допущенных в первом издании, и, без сомнения, помогло более достоверно реконструировать события давно ушедших дней.

Моим сыновьям

Удивительно, насколько сильно иногда могут изменяться взгляды, внутренний мир человека в течение его жизни! Иногда кажется, только имя то же, да внешнее сходство сохранилось, а человек – совсем другой…

Мои отношения с отцом складывались непросто. Когда я родился, отцу было сорок два года, так что неудивительно, что между нами всегда была большая дистанция и недопонимание, просто в силу очень большой разницы в возрасте. Но кроме возраста на наших отношениях сказывались особенности наших характеров.

Первый конфликт с отцом врезался в память на всю жизнь, и, как мне кажется теперь, он оказал определяющее влияние на основу моего мужского естества. Мне было тогда лет 6—7, мы с ребятами построили во дворе нашей хрущевки горку, не горку – холм из снега. Зимы в Предуралье всегда были снежные и способствовали воплощению детских архитектурных фантазий. Кто-то предложил игру «Царь горы», условия которой очень просты: тот, кто быстрее заберется наверх и спихнет всех вниз, тот и есть царь горы. Ребята в компании были чуть постарше и мало знакомы мне, так как наша семья совсем недавно переехала сюда из коммуналки. Но я с щенячьим восторгом принял участие в возне, которая закончилась предсказуемо: кто-то из старших ребят неловко двинул меня по носу, а когда я разревелся, вся компания высказалась в том духе, чтобы я шел куда подальше. Размазывая кровь и сопли, с плачем: «Папе скажу!», я бросился домой. Распахнув настежь входную дверь, захлебываясь от слез, я как мог обрисовал ситуацию выскочившим навстречу мне родителям, требуя защиты и поддержки. С трудом поняв, в чем дело, отец сердито сказал: «И что, я теперь всегда буду с тобой ходить? Возвращайся назад и разбирайся сам!» – «Анатолий! – укоризненно сказала мама, просительно глядя на него. Но поймав гневный взгляд отца, засуетилась: – Подожди, я сейчас оденусь…» – «Сиди!» – рявкнул отец и вытолкал меня за дверь. Мама только растерянно опустила руки. Она лишилась родителей в раннем детстве, выросла в людях, в маленьком поселке спецпоселенцев-лесозаготовителей в уральской тайге. Во время семейных застолий она неизменно присаживалась за самый краешек стола и, лишь чуть пригубив рюмку, тут же бежала на кухню за закусками либо чистыми тарелками. Не в ее характере было перечить отцу.

У меня перехватило дыхание от обиды и жалости к себе, после чего слезы с новой силой хлынули из глаз. Спустившись вниз, я долго стоял, выглядывая на улицу через щель и не решаясь открыть входную дверь. С трудом собравшись с духом, я вышел из подъезда и, еле передвигая ноги, опять поплелся к горке. «Смотри-смотри, отца ведет!» – как-то слишком возбужденно закричали пацаны. Видно было, что они ждали и побаивались дальнейшего развития событий. Увидев, что я один, мальчишки удивленно замолчали и наблюдали за моим приближением. Подойдя к ним, ни на кого не глядя, я забрался наверх и со всей силы толкнул в грудь своего «обидчика». Потеряв по дороге шапку, тот кубарем скатился вниз, слезы выступили у него на глазах: «Ты что?!!» – «Я – царь горы! Ну, давай! Давай играть! Сталкивай меня вниз!» – в отчаянии, охваченный чувством, что терять уже нечего, стал кричать я. «Ты что, псих? Ребята, пошли отсюда! Ну его, он псих!» – вся ватага удалилась, с опаской оглядываясь на меня. Надо признать, что после этого случая никогда больше, даже спустя годы, никто во дворе не пытался меня задирать или обижать, даже когда я подростком поздней ночью возвращался домой один мимо подвыпивших бренчащих на гитаре ребят. Ну а в моей душе надолго поселилось чувство глубокой обиды и отчужденности, которое только усиливалось с годами.

Помню удивленное и раздосадованное лицо отца, когда вместо выражения восторга и одобрения я попятился и убежал, увидев в тазу на полу окровавленную тушку зайца-беляка, подстреленного отцом на охоте. Помню свое чувство злости и беспомощности, когда на рыбалке, сидя на бережке с удочкой, отец полдня с улыбкой наблюдал, как я пытаюсь вытащить из прибрежного песка тяжелый «Урал» с коляской, который я загнал туда по глупости.

На долгие годы моим самым близким другом стала мама. Она читала мне книги, мы любили гулять вдвоем, смеяться, мечтать и болтать всякие глупости. Отец же был грубым, несдержанным «выпимши» и замкнутым, неразговорчивым трезвым. Иногда, когда мы бывали вдвоем на рыбалке, он за весь день обменивался со мной всего лишь несколькими фразами. Ситуация усугубилась ко времени моего окончания школы. Отцу было под шестьдесят, он постепенно спивался и стремительно превращался в развалину. Я начал позволять себе дерзить отцу и даже откровенно оскорблять. Однажды, доведенный мною до белого каления, отец взорвался: «Ты прекращай со мной так разговаривать! Я добрый, но могу быть и злым! Я вот этими вот руками… убивал!» Хорошо помню, как от этих слов холодок пробежал у меня по спине…