Игорь Макаров - Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)

Дед мой был легендарно здоров, выпивав на спор четверть самогона, таскал на себе брёвна через гору, никак не меньше, чем за полкилометра. Кроме всего прочего, он служил в гвардии, что охраняла царскую особу, так что мои слова держаться не на вранье, так как туда брали мужиков видных и хилых просто не держали. Благодаря своим внешним данным, он Первую мировую войну пустил по бороде, толкаясь по казармам столицы, а не по вшивым окопам. Видимо и гражданской войне он тоже состроил козью морду, так как никаких сведений об этом не имею, то и не буду говорить ни про ни контра. По большому счету, мне кажется, он был равнодушен к классовой идее, но, в момент смерти, когда моему отцу было только семь лет, он находился на должности помощника председателя Сельского совета, за что нарвался на ножи, забредшей на огонек белогвардейской банде, которая увела с собой этого коммуняку собой. Правда, потыкав его шашками, бросили его связанного за околицей. Очнувшись, он побрел к дому, но не дошёл до него и умер за своем огородом в сотни шагов от него из-за потери крови, истекающей из ран, что приятные собеседники оставили ему на долгую память. Его нашла собака, которая преданно караулила мертвого хозяина. Она, прибежав домой, чтобы поесть, вновь убегала к нему. Отец помнит отчетливо только порубанную отцовскую руку.

По воспоминаниям моего дяди, который был старше отца на семь лет, дед мой прибыл на родину в конце шестнадцатого года. В этом факте много разных непонятностей. Если бы он дезертировал, то бы не жил открыто. Дядя выдвигает версию о том, что он специально был отправлен в родные места для ведения агитации, что могло быть и конъюнктурным ходом моего дяди, который в своих воспоминаниях явно искажает факты своей биографии. То, что он не участвовал в Русско-японской войне 1945 года, оправдывает тем, что он отстал от полка, находясь на заготовках продовольствия, в то же время я ранее слышал его рассказ о том, что, будучи щуплым и хилым от природы, он не прошёл медицинский отбор. Живописал он этот отбор довольно красочно. В сущности, это был массовый отбор особей мужского пола на наличие мяса в районе кобчика и его окрестностей. Многомудрый коновал, скоренько ощупывал ягодицы, и по этому признаку отбраковывал бодро шагающих мимо него солдат. Так как у моего отца данное место, при наличии восьмидесяти килограмм, ни чем не выделялось при самой сытой и спокойной жизни, то у моего дяди мясо отсутствовало всегда, а в те годы подавно. Он не попал на фронт борьбы с самураями, будучи выгнан из рядов строгим фельдшером. Так как это было постыдно, обидно и больно, то он сочинил целую байку для своих детей.

Бабку же мою, видимо, раскулачили, так как сын её отчего-то оказался в детском доме. Где была все это время моя бабка, – не знаю. Но в Харате, родине деда, до сих пор бродят смутные слухи, что в смерти моего деда виновата наша бабка, о чём я уже напоминал. Хрен его знает и рассудит, но во всяком слухе есть доля слухов. Скорее всего бабка некоторое время провела в местах связанных со знакомством с идеями коммунизма на практике, что отразилось на судьбе отца. Как бы тогда мой отец оказался в детском доме?

Там она их познала, видимо, не в полной мере, так как умерла задолго после того, как освоила эту политграмоту. Может быть и потому, что ссылать её было дальше некуда из Сибири, или иные другие обстоятельства, типа не развитости в полной мере системы воспитания настоящих коммунистов, типа Гулага, в то время, повлияли на её дальнейшую жизнь. Но, потеряв родимую мельницу – крупорушку, став рядовой гражданкой великого Советского Союза, она так и не смирилась с этим падением, часто попивала, оставив моего отца на попечение государства, а, затем, своего старшего сына, который и забрал его из детдома, только встав на ноги и освоив азы вершин счетоводства. Впрочем, пороки моей бабки не сильно помешали ей пережить восемьдесят лет, на много обойдя невестку, мою мать, в долголетии. Хотя моя мама имела врожденный порок сердца, росла во время войны, когда умерла её сестра с голоду, но причиной смерти были нелады с желудком, скорее всего язвенная болезнь и страх перед медициной, после того, как наши доблестные медики едва не отправляли её на тот свет за долго до того срока, в который она умерла. Впрочем, нам не привыкать к самолечению, а тем более выключить капельницу такому квалифицированному человеку, как моя мать, – дело плёвое.

Отец всегда относился к своему старшему брату, ныне покойному, с большим уважением, что не скажешь обо мне. Пообщавшись с ним в течение нескольких часов, я выслушал столько ценных жизненных поучений, что не слышал от отца за сорок лет с хвостиком нашего с ним близкого знакомства. В благодарность за них, меня тогда ещё студента, так и подмывало прокатить его на одном или двух колесах нашего мотоцикла, но я это так и не сделал из-за уважения.. к отцу.

После детского дома, по некоторым разговорам и намекам, мой отец чуть не отправился в места не на много отдаленные от Сибири. Но это все мои догадки и некоторые рассказы, где отец всё отрицает. Во всяком случае, болтовня на собрание избирающем народных представителей во власти большие и махание кулаками при сватовстве друга, могли обернуться крупной неприятностью, но, видимо, благодаря своему брату, который преуспел к этому времени в счетоводстве и достиг уважаемых высот на данном поприще, он оказался в Красной Армии сроком годика на три, что приятней во много раз курортов Магадана. Сесть в тюрягу за два месяца между демобилизацией и мобилизации в сорок первом, ему было просто не суждено. Учился он в это время в ПТУ, и известие о войне встретил с учебником в руках. Первый месяц войны он пробыл в Монголии, охраняя от злых самураев наши ближние, к Сибири, места. После чего их дивизию, кажется 114 Свирскую Краснознаменную, срочно отправили охранять уже дальние наши подступы к моему дому, под Старую Руссу. Но, но поскольку там воевал мой дед по маминой линии, то помощь моего отца там не потребовалась, так как мой дед разогнал там всех фрицев, так, что могилы его я так и не знаю до дня сегодняшнего. Дай бог деньги и время, надо найти захоронение одного и посетить могилу другого.

Так как на севере разбушевался дядя Маннергейм, то на успокоение горячей финской крови, были брошены не менее горячие аборигены сибирские. Что и было сделано на берегах реки Свирь, где в относительно спокойной обстановке мой отец и воевал таки мирно, пока дядюшка с севера не понял, что рано или поздно русские надерут ему места положенные и не положенные, после чего мой отец отбыл в цивилизованную Норвегию, где выпил всё молоко, что выставляли лопоухие бабы норвежские, с записками и просьбами оттарабанить его на место указанное в ксиве. Победу он встретил в болоте, но не нашем, а импортном, как обычно было в войну, так как на суше и в тепле торчал фриц – поганый. После того, как им объявили, что мы победили, то в этом болоте была устроена такая канонада, что подобную не слышали ридные норвежские просторы, со дня рождения Христа и даже гораздо раньше. Покончив с боезапасом, что притартали в родимые хляби заботливые старшины, победители покинули милые окопы и отбыли в тыл, оставив немца сидеть дальше в тепле и сытости, с приятной альтернативой: сдавать оружие сейчас или чуть попозжа, когда им удастся отыскать трезвого русского.