Игорь Макаров - Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)

Страсти разгорались и обвинения сыпались, раскаленные добела жарким полуденным солнцем. Но поленница снова стала ползти вверх, с той же скоростью, что и раньше, хоть участники этой эпопеи несколько притомились.

Может быть, ничего и не произошло, но и на третий раз было суждено пасть первой клетке; поскольку, наши горе архитекторы, не удосужились добраться до неровного полена, бывшего причиной первого и второго крушения Вавилона, и убрать его. Тут, конечно, не выдержал первым я, отказавшись наотрез совершать этот сизифов труд в третий раз, пытаясь доказать нерадивым своим родственникам, что пора бы разобраться в том, от чего падают башни и небоскребы, тыкая своим пальцем покрытым смолой и грязью в кривое полено. Но до него необходимо было ещё добираться, сняв несколько рядов этих самых поленьев.

Короче, лень возобладала. Достучаться до закостенелых душ моих тогда малолетних родственников мне так и не удалось. Они пытались заставить меня опять слаживать поленницу, но я уперся, как упираюсь всегда, поскольку не считаю себя возможным делать что-то помимо своей воли и заведомо подверженное скорому разрушению. Здесь силовые действия бесполезны, но они попёрли на грубую силу, которой я никак не мог воспротивиться и противостоять. Скоро мои руки были скручены ремнём, и сам я этапирован в дом и приторочен к ножке кровати, где и лежал палимый полуденным солнцем через окошко.

Впрочем, я лежал не так уж и долго. Скоро мои усилия, прилагаемые к ремню, привели к тому, что узел пополз, и руки мои стали свободными. Этому самому поползновению кожаных ремней способствовало это самое солнышко и потные руки, благодаря ещё и моим стараниям, естественно. Так же, естественно, что разборки не заставили себя ждать.

Нож и кочерга в руках – аргументы весьма весомые. Одного несильного удара печным инструментом по братовой спине, хватило, чтобы мои обидчики, включая Людашу, бросились в дом. От скоротечной расправы их уберегло лишь то, что я прихватил ещё маленький топор, которым пытался колоть дрова ещё вчера вечером. В панике они забыли о входной двери и не стали строить мне заслоны на передовом рубеже. Когда я разъяренный ворвался в коридор, то в нём царила обычная в таких случаях паника. Все остолбенели, но нож, брошенный мной, воткнулся в окосячину перед самым носом Вероники, вывел компанию из ступора. Так что топор, полетевший следом за ножом, оповестил о своем удачном попадании в полотно моментально захлопнутой двери в детскую, лишь сухим стуком. Попытки проломить кочергой и топором, из-за маломощности и общей щуплости работника, двери ни к чему не привели. В злобе я устремился на поиски того, чем бы я мог подцепить её и добраться до обидчиков, но когда я вернулся, то она была уже открыта. Так что я зря тащил с собой ненужный инструментарий. Комната была пуста и, открывая путь бегства моих родственников, болтались на штилевом ветерке занавески на распахнутом настежь окне.

Времена года, конечно, меняются. Это у нас плохо, а аборигенам Африки на это наплевать. Вылез себе из хижины, почесал все причитающиеся места и не причитающиеся тоже, посмотрел на календарь. Ага, зима. Надел набедренную повязку на меху и поплёлся сшибать себе фрукты с деревьев, которые у нас не растут даже и летом, или загнул салазки какому-нибудь непутевому льву и позавтракал. Лето, конечно, и у нас ничего, но за ней почему-то идёт осень и этого не избежать. Хотим мы этого или не хотим, но лето всегда в десять раз короче любого времени года. Не верите? Спросите любого школьника, и вам это он всё прекрасно объяснит, растолкует и подведет научную базу.

Впрочем, осень только собиралась маячить на горизонте или даже и не думала маячить, но моя заботливая мама уже размышляла о грядущей осени. Правда, она не думала о разного рода корзинках, банках, соленьях и вареньях, не ладила ни сани, ни машины, но думала вести моего старшего брата-оболтуса в первый класс. Всякие школьные прибамбасы, естественно, входили в её повседневные заботы, хотя тогда тетрадь стоила всего две копейки, но за ней иногда приходилось стоять несколько часов, но это мелочи, поскольку за ними стояли мы, школьники. Но кроме моего брата, меня, были ещё две моих сестры. Одна уже была взрослой и числилась при школе, так как я, малолетний олух, и моя младшая сестра должны были целыми днями торчать дома взаперти. Впрочем, мама даже не подозревала, что эти жалкие запоры едва ли могли остановить такого могиканина, как я. В любой момент я мог просочиться в самую малую щель или форточку, в которую только способна была просунуться моя голова. Тем же способом я возвращался домой, карабкаясь по переплетам окон, которые невесть отчего не ломались, скорее всего, от того, что делались они добросовестно ни чета нынешним. Мой брат проделывал тоже самое, поскольку наши родители ещё не оставляли ключи нам, видимо считая, что мы вполне могли посидеть и дома, но скоро они наконец поняли, что так поступать весьма неразумно, а выдавленные стекла шумной и драчливой бандой их отпрысков, не стоят нервов и усилий, то они просто смирились с неизбежным и по утрам, только продрав глаза, мы уже могли узреть заветный ключ на условленном гвоздике и цивилизованным образом покинуть дом. Но вернемся к моей матери. Движимая самыми благими пожеланиями, она решила отдать нас в детский сад. Особых препятствий к этому не виделось, так как это учреждение маячило почти рядом с домом, в каких-то жалких двухстах метрах, белым фасадом и палисадником. Я уже умудрился сунуть нос в него и даже познакомился с некоторыми представителями иной цивилизации, которые, впрочем, после шести часов становились дикарями, подобными мне. Надо заметить, что это маме просто казалось, что её благие пожелания способны легко осуществиться. И вот почему. Если все нормальные дети к пяти годам покрыты толстым слоем цивилизации, то её родной сын к этому времени умудрился так одичать, что уже был не способен воспринимать влияние света и разума. Впрочем, как всякий дикарь, пробравшись в дом к представителям иного мира, с удивлением созерцает диковинные вещицы, то и я, пробравшись туда и прилепив нос к окну, уже успел рассмотреть комнату полную игрушек, аквариум, где шевелили лениво длинными хвостами чудные рыбки, и прочую занимательную ерунду, в которой я не прочь был покопаться. Но, поскольку попасть туда для меня было равносильно тому, как попасть на Марс, или, надев очень чистую рубашку, я должен был плестись вслед за мамой. Что было едва ли не одно и тоже. Хотя тогда я об этом и не задумывался.

Так что мои интересы даже немного совпали с планами моей матери, но ненадолго. До следующего утра. Во-первых, приобщение цивилизации начинается непростительно рано: этак задолго до восьми часов, то… То я сразу не захотел быть законопослушным, как японец, предпочтя махать бумерангом или палицей, когда это мне заблагорассудится. Благорассудилось мне это делать никак не раньше десяти часов. Но ноющего и хныкающего дитяти свободы, коему уже было целых пять лет, отбуксировали, как бычка, под надзор невинных нянь. Впрочем, невинность их была относительна, поскольку многие из них не только пили водку и курили, но и умудрились переспать с таким количеством мужиков, что одно перечисление их имён займет чересчур много места. Впрочем, они были невинны в своем понимании людей, а особенно детей.