Иван Аврамов - Горячий снег Килиманджаро

По редколесью, все ползком, по-пластунски, Саша преодолел метров сто пятьдесят, и куртка на брюхе, на груди, и армейские штаны на ногах вымокли так, будто он с разгону плюхнулся в море. Ну, да ладно, еще чуток, и он привстанет, выпрямится, желтые березы и красные осины там, впереди, жмутся друг к дружке потеснее, как пассажиры в набитом под завязку автобусе, в этой, с натяжкой, конечно, можно так сказать, чащобе он оторвется, наконец, от земли, и с высоты своего роста высмотрит то, что с земли не приметишь, то, зачем, собственно, и отправился в разведку – вызрела у командира задумка взять это маленькое, дворов на сорок, луганское сельцо, отобрать родимую кроху, нашу пядь, как пел Высоцкий, у врага. Разглядеть, где и как он, вражина, окопался, какие там «Грады» и минометы, в бинокль, конечно, можно, но плохо, мешает лесок, живым, зорким глазом все увидится гораздо лучше. И уже через минуту «Грек» стал охотником, который, затаясь, высматривает зверя. Фотографическая память накрепко все запоминала. Осторожно перемещаясь то к одному, то к другому просвету между стволами и кронами, он цепко схватывал глазами все, что могло пригодиться для будущей атаки. И уже собирался попятиться, сделать несколько шагов назад, после чего снова ляжет на мягкую листву, и прикоснется к земле мокрым брюхом, мокрыми коленками, мокрыми, уже слегка саднящими локтями, и по-пластунски отправится восвояси, как настороженным, чутким ухом услыхал – совсем недалеко, слева, кажется, от него хрустнула ветка. Саша резко обернулся и, вскинув автомат, увидел человека – с той, конечно, стороны. Доли мгновения хватило и тому, чтобы увидеть «Грека», и тоже вскинуть автомат, и они бы точно обменялись пулями в живот, а то и прошили бы друг друга короткими очередями, если бы не свершилось внезапное, точно молния сверкнула, узнавание:

– Санчес! – крикнул тот, под кем хрустнула ветка.

– Лешка! Ты?!

Нескольких секунд хватило, чтобы наступил черед крепких медвежьих объятий.

– Санчес!.. – изумился недавний враг и задал совершенно нелепый вопрос: – А что ты здесь делаешь?

– Леш, ты с луны свалился? Родину защищаю, вот что делаю! А ты?

– Приказ выполняю. Неужели забыл, что я военный человек?

Алексей швырнул автомат на мягкую осеннюю подстилку, сплошь и рядом в багрово-красных, точно пятна крови, осиновых листьях, рядышком приземлился и «калаш» Александра.

– Сядем, покурим?

– Отличная идея! Слушай, а мы сейчас могли бы отправиться на тот свет. Оба, одновременно. Мы ж с тобой и родились в один день, в одном году… Не забыл? – засмеялся Лешка.

– Редчайшее совпадение! Разве забудешь, – улыбнулся Саша. – Таких троюродных братьев, как мы с тобой, нет, наверное, на всем белом свете.

Да, они были троюродными братьями, и такое родство на их малой исторической родине, в селе, откуда эти кровные связи брали истоки, было ничуть не слабее, чем если между родными братьями и сестрами. У их дедов, Юрия Васильевича и Николая Васильевича, родилось по сыну, у тех, в свою очередь, тоже. Жизнь разбросала не только Александра и Алексея, а и других двоюродных-четвероюродных по разным городам и весям, кто в Киеве, кто в Перми, кто в Мариуполе, кто в Бердянске, однако летом (каникулы, отпуска), все Корниенко обязательно собирались вместе. До кучи, как смеялись родичи – и старые, и молодые.

– А чего ты здесь, Санчес? У тебя ж трое малолетних сыновей. Что, забрили?

– Нет, – поморщился тот. – Леша, я сам вызвался, добровольцем. Надо ж кому-то родину защищать, не всем же сидеть в барах и ресторанах.

– Ясно… – протянул Алексей. – Слушай, а ты усек, чем тут пахнет? В наших пермских лесах это просто забивает ноздри, но и здесь тоже…

– Осенью пахнет…

– Правильно, но…

– Что – но?

– Как у моего дедушки на летней кухне, да и у твоего тоже – в сентябре, октябре… Когда они давили виноград… Винный запах чуешь? Как от чана, где бродит сусло…

– Точно, Лешка, точно! А я-то думал, что мой нос, помимо разных других запахов, улавливает…

– Вино делали из разных сортов, но очень ценился гибридный виноград. Помнишь, мелкий такой, черный, и сладкий-сладкий?… В селе считали, что самое лучшее вино – из него.

– Да, гибридный… Жаль, что такое замечательное виноградное слово сейчас стало страшным и жестоким – гибридная война…

– Никогда, Санчес. – так, на испанский манер, когда-то в детстве называл Лешка Александра, – не подумал бы, что мы, уже взрослыми мужиками, встретимся вот так, с автоматами в руках, как злейшие враги… Я, знаешь, что подумал – а как бы на все это посмотрели наши Васильевичи – и Юрий, и Николай?

– Они уже давно перевернулись в гробах. А если б встали из могил и ожили, то заплакали бы и слегли с инфарктами… Если б вообще сердце у них не разорвалось…

Оба Васильевичи были рядовыми Великой Отечественной, один, Николай, прошел всю войну артиллеристом, защищал Сталинград, брал Кенигсберг и домой вернулся аж в 1946-ом, уже с японского фронта, второй, Юрий, бронебойщик, воевал под Великими Луками, удостоился ордена Красной Звезды и едва не лишился развороченной осколком мины правой руки, которую чудом не отрезали, а все-таки сшили, спасли врачи в армейском госпитале…

– Знаешь, – невесело сказал Саша Корниенко, – у меня перед глазами часто выстраивается такая картинка: освобождают солдаты нашу неньку-Украину от немцев, от фашистов, кровь, смерть, увечья, и вот надо взять какую-то очередную безымянную высотку, ротный выстраивает своих бойцов и говорит им: «Завтра на рассвете пойдем в атаку, на приступ, взять эту высоту приказано во что бы то ни стало, она открывает путь на Киев. Многие из нас не вернутся из боя, но мы выполним свой долг до конца, знайте, однако…Знайте, ребята, что через семьдесят лет нашу братскую могилу осквернят, собьют с постамента золотые буквы «Павшим героям-освободителям», обольют памятник краской, пройдутся по нему кувалдой. Просто – знайте об этом…» И смотрят на него глаза украинцев, русских, казахов, татар, узбеков, грузин, армян, всех парней и мужиков, которым совсем скоро идти под пули… И я все думаю сейчас: ну как, как они поступили бы, если б видели наперед?

– Не знаю, – сказал Алексей.

– И я тоже не знаю, – глухо отозвался Александр. – Ясно, когда сносят памятники сталинским палачам, партийным бонзам того времени, тем, кто вершил голодомор, но, ей-Богу, не понимаю, как можно замахиваться на святыни? Это ж самое настоящее кощунство, и оно в моей голове не укладывается. Пусть нечасто, но такие сюжеты по телевизору показывают…

– Что тебе сказать, брат… Слов нету, – Лешка потянулся за пачкой сигарет: – Выкурим еще по одной?

На сей раз они обменялись сигаретами – Алексей протянул брату «Яву», тот в ответ – синие «Прилуки».