Иван Аврамов - Горячий снег Килиманджаро

– Слушай, ну, то, что мы встретились на нейтральной, так сказать, полосе, это…как писатель какой-то сочинил, как из фильма какого-то… Что-то у меня в голове вертится, а что, никак не поймаю…

– Шолохов, наверное, его рассказ «Родинка», там отец шашкой зарубил родного сына, Николку, и уже мертвого опознал его по родинке – выше щиколотки, размером с голубиное яйцо…А потом сунул себе в рот револьвер…

– Саш, забыл, что ты филолог, молодец, помнишь все прекрасно…

– Правда, война тогда была другая, гражданская, а у нас, черт бы ее побрал, гибридная… И чего вы только сюда полезли?

– Геополитика…

– К чертям собачьим такую геополитику… В селе ж соседи, дома у которых впритык, в дела внутрисемейные не вмешиваются, правда же? Мы бы сами у себя в доме разобрались…Знаешь, Лешка, я где-то вычитал, что даты рождения и смерти Лермонтова имеют для России роковое значение. Михаил Юрьевич родился в 1814-ом году, и через сто лет для России началась первая мировая война, еще через сто, в 2014-ом – эта вот, гибридная… Лермонтов погиб в 1841-ом году, и через сто лет, в 1941-ом началась Великая Отечественная… Дай Бог, чтоб в 2041-ом все было тихо и спокойно…

– Война… Кому война, а кому мать родна…

– Мой любимый Хемингуэй говорил: «Эта проститутка война…» Я понимаю, конечно, что он имел в виду, и все же не очень-то с ним согласен. Проститутки, по большому счету, это хорошие женщины, загнанные жизнью в глухой угол. Из тысячи девиц нетяжелого поведения лишь единицы, думаю, занимаются этим ремеслом по призванию. А все остальные мечтают встретить настоящую любовь, заиметь семью, родить детишек. Женщина – это прежде всего мать… Нет, Леша, война – это не проститутка, а самая настоящая сволочь. Самая настоящая подлянка… Она состоит из двух «или»: или ты убей врага, или он убьет тебя. Иной альтернативы нет…

Где-то совсем рядом тренькнула синичка или какая-то другая пичуга. Еще сильнее запахло грибами, осенним увяданием, сырой землей.

– По третьей, по последней? Бог троицу любит, – и они по-прежнему угостили друг друга сигаретами.

– Слышь, Санчес, видишь ту усохшую березу? И дальше, дальше за ней, левее, левее? Там не ходи, там растяжка на растяжке, Боже, как мы все-таки испоганили эту землю, не один десяток лет понадобится, чтобы очистить ее от притаившейся смерти… И еще, выдам, так и быть, тебе еще один секрет – особо там у себя не высовывайся. Недавно к нам прибыл снайпер, стреляет очень метко…

– Да я, Лешка, и так знаю… Три дня назад он завалил нашего побратима, Володьку из Мариуполя, пуля попала в прямо в лоб…

– Такая у снайпера работа, Санчес… Кто на что учился…

И тут Сашу Корниенко обожгла мысль: а вдруг они завтра-послезавтра пойдут в бой, чтобы отвоевать это малюсенькое украинское село, и его, «Грека», пуля найдет Лешкину грудь, пусть даже не от его свинца, а от чьего-то другого братан упадет наземь, истечет кровью, забьется в агонии… Но что, что он может поделать сейчас? Нет у него права предупредить Алексея Корниенко, как-то остеречь его, нельзя даже намекнуть на готовящуюся операцию – это ж будет чистой воды предательством, на которое он, защитник родного края, никогда не пойдет, даже в этой щекотливой, рвущей сердце, прямо-таки ужасной ситуации…

Однако мгновением спустя на помощь «Греку» пришел сам, кажется, Всевышний, потому что Лешка вдруг сказал с несомненной радостью в голосе:

– Совсем забыл, Санчес, я ведь завтра снимаюсь с позиции, отбываю в отпуск, уже утром и след мой простынет… А знаешь, что еще? Наверное, попрошусь я в запас, не хочу здесь у вас, вернее, у нас, воевать. Сейчас я капитан, и никогда уже, как пел тот же Высоцкий, не стану майором. Ну и ничего, ну и Бог с ним… Займусь чем-нибудь на гражданке, компьютеры, например, стану чинить, я же технарь, и кое-какой опыт по этой части у меня имеется. А хоть грузчиком в супермаркет устроюсь… Да, решил, вот сейчас прямо сейчас и решил: комиссуюсь по состоянию здоровья – пожаловаться уже есть на что… Слушай, Санчес, а как там наше море?

– На месте. Только рыбы в нем почти не осталось. Один бычок, ну, может, таранка еще с детскую ладошку. Угробили, Леша, наше море. Еще при старой власти кто-то из умников догадался запустить в Азов пиленгаса. Представляешь, дальневосточную эту рыбку да к нам, сюда. А пиленгас этот водоросли жрет со страшной силой – как бритвой по ним проходится! Вместе с икринками и судака, и камбалы, и прочих остальных обитателей дна… Добавь к этому браконьеров, заводские стоки…

– Жаль… Даже и не знаю, когда еще побываю на родном море. Часто о нем вспоминаю… Слушай, Санчес, а как живется вам после Майдана?

– Майдан, Леша, был справедлив и. мне сдается, ко времени – когда в чайнике бурлит кипяток, бывает, срывает крышку, прямо наотлет… Правда, жить лучше мы не стали. Народ обеднел в три, если не более, раза, коммуналка душит сильнее петли на виселице, крадут по-прежнему, даже еще больше, суды неправедные, куда не плюнь, взяточники, мздоимцы, временщики. Одним словом, коррупция! Но знаешь, как бы мы не бедовали, никому – ни с востока, ни с запада, ни с севера, ни с юга к нам соваться не следует. Как-нибудь сами переморгаем, перетерпим, справимся, выдюжим, выдраим до блеска. Потому что никому мы, кроме как самим себе, не нужны. Наш дом, и порядок в нем нам самим и наводить! А с кем дружить, тоже решать опять-таки нам! Соседям, конечно, надо дружить. Помнишь, у нас в селе говорили, если кто-нибудь хотел построить себе дом: выбирай не план, не землю-огород, а соседа…

Оставшиеся несколько минут ушли на родственные расспросы: как там поживают дети, жены, разные близкие и дальние родичи, земляки, кто жив, кто помер, кто женился, кто у кого родился, опять же переданы были приветы поименно всем и наилучшие пожелания…

– Бывай, Лешка!

– Береги себя, Санчес! Возвращайся домой живым!..

Распрощались. Повернулись друг к другу спинами, тихо зашуршали шаги по лесному пушистому паласу, и вдруг…

И вдруг что-то укололо Сашу Корниенко в самое сердце – инстинкт самосохранения, подсказка интуиции, фронтовая, военная чуйка или что иное, но он резко оглянулся, и так же синхронно оборотился к нему лицом и Лешка, пермяк, брат и…враг. Заученно, привычно вскинулись автоматы! Но, как получасом ранее, двое опять не выстрелили друг в друга. А…улыбнулись, усмехнулись, даже громко засмеялись.

Еще миг, и, как когда-то на уроке физкультуры, а потом в воинском строю, когда звучит команда «Кругом!», поворотились и направились каждый к себе.

Боец с позывным, или боевым псевдонимом, «Грек» не без удовольствия отметил, что обмундирование на нем слегка подсохло. Правда, еще несколько, в полный рост, шагов, и он мягко, упруго плюхнется на сырой, слегка пружинящий лиственный ковер и по-пластунски поползет восвояси, к своим…