Елена Кузнецова - Сон жизни как жизнь сна

"…это яркий, продолжительный сон,

который забирает меня в свою реальность".

Джон Гарднер

Чтобы понятно было, как я "общаюсь" со снами, лучше это делать на конкретном примере. Это один из немногих юмористических снов в моем собрании сновидений – коллекции, собранной за 40 лет. Он странный даже для меня самой.

СОН

Ранним утром с группой путешествующих я приезжаю в маленький туристической городок, известный славными традициями. День посвящен прогулкам по узким кривым улочкам с красивыми деревянными домами. Мы любовались резными наличниками на окнах, молились в старинных, вросших в землю церквях, покупали сувениры у румяных веселых девушек.

К середине дня я утомилась настолько, что просто валилась с ног. Поэтому, едва войдя в крохотный номер маленькой гостиницы, с наслаждением растянулась на скрипучей кровати и мгновенно уснула. Но покой прерывается самым бессовестным образом. Кто-то настойчиво теребит меня за плечо. Сон слетает мгновенно, но глаза я не открываю. Напряжено вспоминаю, что запирала дверь, значит, рядом – посторонний. Вряд ли он – враг, иначе, зачем меня будить? Открываю глаза.

Передо мной… Жириновский!!! Такое даже в самом кошмарном сне присниться не может! Но ведь – стоит и умоляюще смотрит глазами приблудного пса.

– Простите, пожалуйста, но в гостинице совершенно не осталось свободных номеров. Не гоните меня. Ноги уже не держат. Можно, я просто прилягу с краю?

На языке вертится несколько "подходящих слов", но я сдерживаю свой законный праведный гнев и цветистый словарных запас. На мужике просто нет лица. Еще миг, и правда, не дай Бог, свалится у кровати, как подкошенный. Интересоваться, как он вообще вошел в мой номер, глупо – уже вошел. Я предельно миролюбиво подвигаюсь, уступая место на и так узкой кровати.

Вот уж мечта "электората", – лежу в постели с Жириновским! Это даже не авантюра – трагедия городского значения. Лихорадочно пытаюсь найти выход из щекотливого положения. Спать хочется обоим, но в этой ситуации сна не может быть в принципе. У меня даже нет сомнений, что создавшееся положение несет угрозу. Не в этом дело. Но, для того, чтобы заснуть, надо расслабиться. А как тут расслабишься? Не философствовать же нам?

Он сопит рядом так напряженно, что я начинаю подозревать, что приперся неспроста. И, словно бы в подтверждении этих мыслей, Жириновский глубоко вздохнул.

– Вы меня еще раз простите, но можно обратиться с просьбой?

– Еще с одной? – Я едва сдерживаю иронию.

– Знаете, у меня затруднения… то есть… короче…

Он долго и мучительно подбирает слова, чтобы рассказать мне – посторонней женщине – о своей проблеме. Где-то в далекой Италии живет его любимая. Они встретились случайно, и с тех пор он не может ее забыть. Он уверен, что и она его любит. Это истинное и самое главное чувство. Все в жизни, что у него есть, не стоит этой последней отрады. Он написал письмо, но боится, что его желанная ничего не поймет. Не могу ли я помочь? Он протягивает мне листок, вырванный из простой школьной тетрадки в клеточку.

Крупным корявым детским почерком путано и трогательно политик признается в любви. Он описывает свои чувства и мечты косноязычно, но так искренне, что мне становится жаль этого большого и несчастного мужчину. Как ребенок, он заглядывает в глаза: "Ничего? Она поймет?" Я одобрительно советую чуть-чуть отредактировать текст и исправить грамматические ошибки.

Депутат облегченно вздыхает, закрывает глаза и… начинает громко храпеть, как выполнивший долг усталый воин. Вот дела! В возмущении стою над спящим политиком. А он лежит на кровати, как и пришел – в пальто, ботинках и кепке. Можно, конечно, поскандалить, но меня сотрясает смех. Как там было в кино, – "В постели… не то с Мадонной, не то с врагом"? Кому рассказать – не поверят! Соображаю, что теперь делать? Растолкать и выставить, конечно, можно. Но жалко. Политик – не политик, а испереживался сильно. Нечто мы не люди, не понимаем?

Решительно открываю дверь. В холле за небольшим столиком трое шахматистов напряженно обсуждают следующий ход. Один из играющих – мой папа. Все обернулись в мою сторону.

– Пойду, погуляю, – обращаюсь я к папе.

– Пойди-пойти, – папа "понимающе" кивает головой, а мужики молча ухмыляются.

Быстро выхожу, спиной чувствуя выразительные взгляды. Стыд заливает краской лицо, противно горят уши, словно совершила какой-то предосудительный поступок. Из гостиницы почти выбегаю.

Впереди совершенно другой вид. Нет никакого городишка. Я стою на высоком пригорке. Внизу – огромный луг с темнеющим вдали лесом. Осторожно спускаюсь вниз. Только на лугу замечаю, что лето кончилось: трава пожухла, цветы местами завяли, местами облетели. Ищу хоть один живой цветок, чтобы сорвать его для… А, собственно, для чего мне нужен этот цветок? И какой? Я хочу его понюхать, подарить? Кому? Зачем?

Изнутри начинает возникать слово. Я пытаюсь его узнать. Но слово, как бы распадается на отдельные звуки. Явственно вижу только букву Ы и с радостью выдыхаю – ЛЫБЛЯДЬ. Какая же прелесть? Что за слово, такое говорящее! Клад, а не слово! Куда же вставить, как применить, чтобы все красоту и емкость его передать? Судорожно начинаю конструировать сюжет, в котором ЛЫБЛЯДЬ – станет королевским призом. Но все получается не смешно. И тогда я… советую себе проснуться. Ведь на бумаге мне много легче "конденсировать" мысль.

В полусне еще делаю несколько изобретательских попыток, но понимаю, что бессмысленно оттягивать время, и окончательно просыпаюсь.

Сон закончился. Вялыми и негнущимися пальцами быстро начинаю записывать… Читаю записанное и начинаю хохотать. Здорово! Но ничего похожего на то, о чем я думала там – во сне на лугу.

2 приятеля, потягивая пиво, рассматривают окружающих женщин и делятся впечатлениями.

– Была у меня знакомая лыблядь: лицо куклы, нутро – шалавы, – поставил кружку на стол 1-й приятель. – Мимо мужика пройти не могла – нравственность не позволяла. Одна беда – страдала герпесом на губах. Бывало, выскочит такая дрянь, а тут мужик навстречу попадется такой, что хоть наждачкой по языку, – так целоваться охота.

– Ну, – сверкнул глазом 2-й приятель.

– Она в таких случаях "философствовать" начинала, говорила: "Пойду" спущу пар". И принималась бешено готовить.

– И что?

– Я тогда отъедался за двоих – за себя и за того, который ей не достался.

– Интересная у тебя подружка.

– Жена, – мечтательно произнес 1-й приятель и, помолчав, добавил на невысказанный вопрос, – бывшая.

– А теперь ты как?

– Сам готовлю. – 1-й приятель залпом допил пиво и резко поставил кружку на стол. – Разносолы вредны.