Валерий Казаков - Осень несбывшихся надежд. Повесть

Тогда я не придала его словам большого значения. Мне казалось, что брат, только что закончивший ветеринарный институт, займется настоящей работой. Все мужчины в нашем роду, так или иначе, были связаны с землей, с производством, с техникой, а женщины занимались домашним хозяйством и рукоделием, но при этом отличались исключительным трудолюбием и целеустремленностью. Но брат поступил иначе. Он взял в коммерческом банке «Белка» кредит на несколько миллионов рублей и уехал в Москву за товаром.

Не было его дня три, в течение которых мы все украдкой вздыхали и поглядывали в окно на пустынную улицу занесенную снегом, а когда он приехал и выложил перед нами все свои новости вместе с покупками – мать только всплеснула руками.

– Да кто же это будет брать в стране, где девять месяцев холод?

В куче привезенного товара действительно не было ничего добротного и существенного. Только просвечивающие насквозь китайские блузки, несерьёзный искусственный трикотаж и спортивные брюки.

Но брат убежденно ответил:

– Женщины. Это всё будут брать женщины.

– Ты считаешь их такими глупыми? – не поняла и обиделась за русских женщин мать.

– Нет, просто их прельщает всё дешевое и яркое, всё легкое и просвечивающее. Ведь все они мечтают быть изящными – вот и соблазняться.

Мать сокрушенно покачала головой и уверенно произнесла: «Глупости всё это. Надо делом заниматься».

Но, как это ни странно, мой брат оказался прав. Уже через несколько дней от цветных залежей его товара не осталось и следа. Основную часть этих непритязательных вещей Саша продал в окрестных селах, разъезжая по ним на старом отцовском «москвиче» с проржавевшим кузовом, кое-что сдал оптом в городские магазины, большая часть которых не так давно стала частными, кое-что сам продал на местном рынке. Вырученных денег ему хватило на два месяца. В торговом деле он быстро освоился и примерно через полгода имел в обороте уже миллионов десять или пятнадцать быстро дешевеющих рублей. После этого о ветеринарии он уже не вспоминал, и вовсе не думал останавливаться на достигнутом. Неожиданно для всех стал совладельцем довольно приличного магазина в центре Красновятска, а ещё через какое-то время приобрел небольшую квартиру на окраине городка, где запущенные сады развалившегося дачного товарищества превратились в некое подобие городского парка. Вот тогда-то я и потеряла его из вида. Я редко бывала у него в гостях: всё почему-то не хватало времени. Зато в эти редкие встречи он рассказывал мне обо всем. Из его рассказов я поняла, что его давний роман с Соней Венгеровой продолжается, и в этом романе за последнее время не появилось ни одной интересной детали. Соня всё так же страдает от малокровия, у неё часто кружится голова, она всё так же бледна, апатична и красива какой-то лунной красотой, только не пишет уже грустных стихов про одиночество. Если честно сказать, я никогда не считала её ни очень умной, ни симпатичной, ни сколько-нибудь талантливой. Для меня необычная бледность её лица не представляла никакой тайны и не несла никаких скрытых чар. Она с детства казалась мне хилой и неуверенной в себе. Какой-то немного испуганной, что ли. Её дистрофично-острые плечи всегда вызывали у меня раздражение, а тихий грудной голос возбуждал инстинктивный протест. Так и хотелось сказать ей какую-нибудь грубость, чтобы поскорее оборвать её меланхоличный поток жалоб и сетований.

Со школьных лет она льнула к моему брату – живому, сильному, краснощекому – полной для неё противоположности, а он никак не мог от неё отделаться, во всем ей уступал, прослушивался к ее советам, смотрел на неё обожающими глазами. Она же всегда держала его у невидимой черты, как бы на неком расстоянии от себя.

Однажды, случайно, а может быть, и нет, я увидела их вдвоем в школьном парке. Они стояли за кустами сирени (он сгорбленно, она прямо) и было слышно, как что-то смачно посвистывает в узком пространстве между ними, где таинственно падает и поднимается её тонкая рука. Потом я пригляделась и увидела его красные руки, покорно подставленные под удары, а в её кулачке тоненький прутик. Она била его за что-то. Он терпеливо сносил удары.

Неожиданно полет её руки прекратился. Она посмотрела ему в глаза и почти ласково сказала:

– А сейчас ты можешь обнять меня. Ты заслужил. И поцеловать можешь, только один раз.

– Чему только один? – спросил брат.

– Большего ты не заслуживаешь, – со странной улыбкой ответила она.

В тот вечер я долго не могла успокоиться, мне хотелось выложить Саше всё, что я думаю о нем и о Соне. И когда он со мной вдруг попробовал заговорить, усевшись рядом на диване и положив свою теплую руку мне на плече, – я зло отбросила её, разгневанно встала и назвала его идиотом. Он покраснел и недоуменно насупился. Я же энергично ушла к себе, ничего ему не объяснив.

А ещё немного погодя, я решила, что брат ни в чем не виноват, просто у мужчин такая природа. Если они долго томятся в любовной скованности, принимая за счастье случайные поцелуи, то им необходимо разрядиться. А это каждый делает по-своему. Кому-то помогает вино, кому-то тяжелая работа или спорт, а Саша не нашел ничего лучше, как сносить унижения.

Правда с Соней после этого случая я вообще перестала разговаривать. Я старалась не замечать её плоскую грудь, ее худую как палка фигуру с длинной и тонкой шеей, с волосами цвета ржаной соломы, которые никогда не веют даже на ветру, а лежат неподвижно, хотя кажутся легкими. Я старалась не смотреть в её глаза без искорки, но и без глубокой печали. На её выпуклый бледный лоб. И вообще, какая нормальная девушка в шестнадцать лет может написать вот такие стихи.

У меня появилась мечта, познакомить брата с обыкновенной сентиментальной и доверчивой девчонкой, одной из тех, которые могут одарить поцелуем или пощечиной, но от чистого сердца. Одной из тех, которые не то чтобы уж очень некрасивы, но и красивыми не назовешь. И девчонка такая нашлась. Это была Маша Самарцева. Полногрудая, веселая, краснощекая пышка. Только брат ни за что не хотел обращать на неё внимание. Наоборот, он стал уходить на свидание с Соней часов в шесть вечера, а возвращался только после полуночи. Чем они занимались длинными зимними вечерами, я, конечно, не знаю, зато могу представить, сколько ещё унижений пришлось ему перенести. В общем, когда я вернулась после учебы домой и узнала, что он всё ещё не порвал с этой недотрогой, мне сделалось дурно. На мой взгляд, с годами Соня становилась всё более блеклой. Она как бы выцветала что ли, с красивыми русскими женщинами это бывает, вначале они как теплое парное молоко, а потом в лучшем случае – простокваша.