Валерий Казаков - Осень несбывшихся надежд. Повесть

В то же самое время у брата на полную мощность заработала пилорама. Цены на распиловку леса стали подниматься уже давно, так как доски и брус мощным потоком пошли на юг России через Татарстан и спрос на них рос день ото дня. Относительно невысокая цена переработки древесины притягивала к Саше всё новых и новых клиентов. Растущая безработица сделала торговлю лесом единственным прибыльным занятием для многих в небольшом городке. И дело пошло. Сашина пилорама стала работать сначала в две, потом в три смены. Вскоре он её заменил на новую, более производительную, и стал поглядывать на Мирона свысока, как бы спрашивая: «Ну, кто оказался прав»?

Саша был по натуре очень прост и доверчив, он не всё просчитывал заранее, не выверял ни слова, ни поступки. Во всяком случае, так мне казалось. И в то же время, ему почему-то все удавалось.

После того как дела у Саши пошли в гору – завистливых людей вокруг него явно прибавилось. Среди завистников оказался и один влиятельный местный армянин, которого все называли Саркисом. Этот человек появился в Красновятске после августа 91 года, устроился на работу в милицию и как-то незаметно стал следователем. На пару с участковым инспектором Пироговым они построили в Красновятске внушительных размеров дом из красного кирпича. Вскоре в этот дом из Армении приехал к новому следователю брат Андроник. Потом племянник жены Ираклий, который устроился на работу в пожарную охрану и купил себе самый лучший особняк в центре Красновятска. К Ираклию прибыл дядя Вахтанг и кузина Нани. И пошло – поехало. В общем, через несколько лет в Красновятске существовала уже довольно многочисленная армянская диаспора, представители которой были связаны между собой какими-то необычайно широкими и крепкими узами родства. Молодые красивые мужчины из этой большой семьи стали ходить друг к другу в гости и при этом очень модно одевались. Некоторые из них очень скоро стали претендовать на внимание самых симпатичных женщин в Красновятске. Не знаю уж каким багажом знаний обладали эти люди и где брали средства, но их гардеробы явно ломились от избытка дорогих вещей. Например, они первыми в нашем городе надели длинные черные плащи из натуральной кожи, свесили до пояса белые шерстяные шарфы. Правда, довольно скоро по городу поползли слухи, что армяне торгуют паленой водкой, только это невозможно было доказать. И прокуратура, и милиция уже были у них под контролем.

Потом в Красновятск приехали чеченцы, и постепенно взяли под свой контроль местный рынок. Через какое-то время чеченцы что-то не поделили с армянами и устроили за городом, в Солдатском лесу, кровавую разборку. Потом оттуда целый день вывозили изуродованные трупы. Жители нашего провинциального городка после этого происшествия долго пребывали в шоке и недоумении. Такого здесь не случалось никогда. Мой брат решил, что это варварство и дикость, и долго объяснял мне, почему это произошло.

– Никто из приезжих южан не хочет нормально работать, – сказал он, – никто не хочет по-человечески честно жить. Все хотят что-то продавать или чем-то руководить. Торговать или обманывать. Странное дело. Они находят у нас свою нишу, как волки в лесу… Да и мы тоже хороши. Не возмущаемся, не протестуем.

– А нужно протестовать? – удивилась я.

– Необходимо. Излишняя скромность не украшает. А излишняя терпеливость – вообще явление страшное. Она развращает преступников и разрушает государство. Когда в политике не переводятся вожди, да ещё каждый из них со своей новой идеей – от народа все ждут только терпения. Терпение же никогда не бывает бесконечным. И вообще, когда у народа есть только один выбор – смерть или терпение – народ всегда выбирает фашизм. Нужно это знать…

Брат еще что-то объяснял, а я между тем подумала: лишь бы эти люди оставили тебя в покое. Всё остальное не важно. В это время Саша сказал:

– Один из них по имени Ираклий, сделал мне деловое предложение. Сказал, что если нужно – он будет набирать по городу бомжей и привозить их ко мне на пилораму, как дармовую рабочую силу. Лес пилить.

– А расчет с кем? – уточнила я.

– С ним конечно. Он для этого и приехал.

– Откажись. Тебе в таком деле посредники не нужны.

– Я отказался.

– И правильно сделал.

– Для чего мне этот пьяный сброд, если я на нем ничего не выигрываю.

Брат немного помолчал, а потом добавил:

– Лишь бы на этом всё закончилось.

– Ты чего-то боишься? – удивилась я.

– Нет, но среди нас, среди таких как я сейчас нет единства. Мы все по отдельности, сами по себе. А это скверно.

И Саша посмотрел на меня озадаченно, как бы извиняясь за что-то. В этот момент он показался мне несерьёзным мальчишкой, совершившим очередную глупость. Но я не нашлась, что ответить ему.

Прошло несколько дней. Наши отношения с Генрихом стали постепенно налаживаться, продвигаясь по спирали от рукопожатий к поцелуям. Я уже не думала о Вадиме, его образ постепенно удалялся от меня, превращаясь в далекую точку на горизонте.

Не буду скрывать, с Вадимом было связано много такого, что мне бы хотелось забыть, что и сейчас вызывает у меня недоумение, даже раскаянье. Как, например, та поездка на рыбалку с супругами Зелениными, когда мы (можно сказать, одной семьей) неожиданно попали на лесную речку Пижанку, и поставили там на пологом песчаном берегу две палатки ярко-оранжевого цвета, какие-то совершенно чуждые окружающей нас природе, где уже преобладали мягкие полутона увядания.

Помнится, этот день был суматошный и веселый, какой-то удивительно длинный от чередования разных дел и привыкания к новой среде обитания. Мы все вместе ловили рыбу, переходя по берегу, густо заросшему осокой, от омута к омуту, от одной манящей заводи к другой. Мне почему-то казалось, что в следующем месте клев будет лучше, рыба крупнее.

Иван Зеленин с высокого песчаного откоса со свистом закидывал спиннинг, и каждый раз при этом сам вытягивался, как струна. Его блесна ярко блестела в полете и резко шлепалась на середине реки, увлекая за собой в коричневую глубину тонкую паутину лески. После этого он начинал трещать катушкой и шагать вдоль берега, ловко маневрируя между зелёных кочек, попадая то в свет, то в тень. Под его болотными сапогами то и дело смачно чавкала грязь, он раскачивался из стороны в сторону, и было видно, под загнувшейся полой его шляпы, слипшиеся от пота курчавые волосы.

Потом возле своего поплавка я заметила полосатого щуренка, на половину запрятанного под круглый лист лилии и долго наблюдала за ним. Он был нарочито неподвижен, притворно – равнодушен пока рядом не появился зазевавшийся малек. Когда серебристая рыбешка подплыла достаточно близко, последовал бросок, и обе рыбки исчезли из вида.