Полина Репина - Партия длиною в жизнь

Узнав о смерти Чунсаня, Эрлай твёрдо решил ехать к нему на могилу. Через несколько дней он вернулся, и я стала спрашивать, кем ему приходился этот Чунсань. Я помню его ответ так ясно, как будто мы говорили с ним только что. Эрлай сказал: «Он мой второй отец: именно он сформировал мою личность, научил меня правде, в которой я ни разу не усомнился и от которой не отказался. За это я поплатился. Но то, чему он научил меня, прекрасно, а то, кем я стал, – результат моей слабости, сумасшедшего характера и чрезмерной тонкокожести».

В то время мой приют находился на юге – в моём родном городе. Его очень часто посещал мой муж – он тоже оттуда родом. Так мы и познакомились. Уже тогда он занимал высокий церковный чин: приближались выборы главы Церкви здесь, в столице, и ему, провинциалу, очень хотелось занять это место. Тогда в среде духовенства вспыхнула волна недовольства среди тех, кто требовал сделать обет безбрачия для высших чинов необязательным. Таких людей оказалось большинство, и вскоре это стало официально разрешено. При голосовании отдавали предпочтение тем, кто жертвовал деньги на благотворительные цели, как мой муж; но он делал это лишь для пиара, одобрения людей своей сферы и потому, что ему позволял кошелёк. Когда мы поженились, он признался, что вообще ни во что не верит. Но Эрлай-то думал, что всё от души, из самого сердца; в стране только сменилась власть, и Эрлай всерьёз верил в её духовность и полагал, что скоро страна расцветёт, ведь теперь она под мудрым руководством.

Однажды мы с Эрлаем сидели в комнате одни. Вдруг к нам без стука вошёл мой на тот момент будущий муж и бросил на стол мятое письмо – его он нашёл в своём кармане. Он потребовал от Эрлая объяснений – что это. Я сохранила письмо и сейчас принесу его».

Фемида принесла изъеденный годами листок тетрадной бумаги и прочла: «Дорогой отец Нуронг! Я не указываю своего имени, потому что Вам негоже тратить своё время на такое опустившееся ничтожество, как я. Дело в том, что я люблю Фемиду. Это удивительно сострадательная и милосердная девушка: другой такой нет. Ей трудно найти человека, равного ей по моральным качествам; я знаю одного такого – это Вы. С ней вы станете единым целым и обретёте счастье. Я же, увы, не могу быть вместе с ней: я наполовину ненормальный, да ещё и убийца. Я убил женщину, которую любил больше, чем кого-либо, до Фемиды. Прислушайтесь, пожалуйста, к моим словам».

Фемида продолжала: «Мой муж выследил, кто настойчиво подкладывал ему подобные послания. Конечно, письмо Эрлая очень наивно; возможно, дело в том, что он мучился от любви ко мне и ещё не до конца оправился от своего психического заболевания. Я сказала Эрлаю, что люблю его, а также что подобные письма нелепы и ими он только унижает себя. Я добавила, что обязательно помогу ему избавиться от гнетущих воспоминаний из прежней жизни и не брошу его. Когда мой муж догадался, что автор письма – Эрлай, он заявил нам, что не намерен дальше общаться с такими „отбросами общества“, как мы с Эрлаем, и что мы вполне подходим друг другу – оба убогие, а он, Джуай Нуронг, без пяти минут глава Церкви, больше не намерен тратить на нас своё время. Он без какого-либо повода оскорбил меня, и тогда Эрлай набросился на него: мой муж был совсем не тем, за кого выдавал себя всё время, и для Эрлая это была страшная догадка. Он бился в истерике несколько дней подряд. Но через неделю муж кардинально изменил ход действий: забыв об оскорблении, он вдруг стал предлагать мне руку и сердце. Наш разговор услышал Эрлай. Перед этим он случайно подслушал беседу мужа с приятелем о том, что если Джуай хочет занять пост главы Церкви, то ему не помешает женитьба на директоре приюта для бездомных и инвалидов – на мне. Это как бы подчеркнёт его заботу о людях из низших слоёв общества и поднимет его в глазах нашего духовенства. К тому же своей свадьбой он поддержит отмену обета безбрачия, что также понравится многим в его среде. Следовательно, за него проголосуют очень многие. Увидев, как Джуай предлагает мне стать его женой, Эрлай раскрыл для меня все карты мужа. Тогда мне стало ясно, почему Нуронг так неожиданно стал со мной добр и ласков. Я отказалась от его предложения, и тогда муж стал шантажировать меня: не стань я его супругой – и он лишил бы меня моей работы, закрыл бы приют. У него были связи. Потерять работу всегда значило и значит для меня потерять чувство какой-никакой состоятельности в жизни, и я согласилась на брак. Когда я попыталась объяснить Эрлаю, что выхожу за другого из-за шантажа, он ответил, что, увы, серьёзно ошибся в человеке уже третий раз в жизни, и прогнал меня с глаз долой. У него снова произошёл срыв, и он вернулся в психиатрическую клинику. Я не знаю, где он и что с ним сейчас, но он единственный, кроме меня самой, о ком я изредка думаю и переживаю – я эгоистка до мозга костей. Уже выйдя замуж, я ждала ребёнка от Эрлая: Цзюго – его дочь. Мужу я ничего не сказала: хотя он женился на мне исключительно из карьерных соображений, чтобы использовать удачный для себя момент, он настолько не любил детей, что никогда бы не стал воспитывать чужого ребёнка. Я обманула мужа, вместе с ним переехала в столицу и перенесла сюда своё заведение. Муж занял долгожданную должность. – Фемида сделала паузу. – Шоучжень, я хочу предостеречь Вас от ошибок относительно моей дочери. Я бесхарактерная; но по закону того, что в мире существует равновесие, моя дочь унаследовала тройную дозу характера. Она ещё более жестока, чем её отец, хотя по внешнему облику этого не скажешь никогда. Она ни перед чем не остановится для своей цели: она способна манипулировать людьми, как марионетками. Ломаю голову, но не пойму: каким человеком быть всё же хуже – безвольным или жестоким? Наверное, жестоким».

Тут Шоучжень не выдержал.

– Замолчите, – сказал он, – и послушайте меня: Вы никогда не любили Вашего Эрлая. Если бы любили, то не бросили бы его в таком состоянии, несмотря на любые угрозы. Таким, как Вы – тем, кто при общении с инвалидами испытывает извращённое наслаждение, нужно держаться от них за километры. Если бы Вы хотя бы немного уважали себя и у Вас были бы какие-то ценности, Вы бы с этой работы сразу ушли. Ну надо же! Оказывается, есть матери, которые испытывают зависть к родным детям и готовы распускать о них грязные слухи! Я не поверю Вам. Вообще, кто Вы такая, чтобы судить Цзюго, плести про неё неизвестно что?! Вы не достигли уровня Вашей дочери ни в чём. Я не хочу иметь с Вами ничего общего; прощайте! – сказал Шоучжень и ушёл, хлопнув дверью.

Разговор был в конце февраля; но уже в начале апреля в сердце Шоучженя закрались сомнения – вдруг Фемида не хотела оклеветать дочь, а лишь стремилась показать Шоучженю реальную картину. После того, что увидел юноша, его представления о Цзюго начали постепенно переворачиваться с ног на голову.