Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 3

Да нужно ли это? « В аду все делается то, что не нужное, что лишнее, что не надобное, не приличное, противное, вредное, пакостное, гнусное, дурное, непригожее, скверное, мучительное, нечестивое, богомерзкое, проклятое, мирское, плотское, тленное, ветреное, дорогое, редкое, модное, заботное, разорительное, погибельное… и прочий неусыпающий червь …»

Да не пожрет меня бездна мирская…

Соотношение «трудности» и «нужности» в творчестве Сковороды не было однозначным, оно переживало свою эволюцию. В «Баснях харьковских» есть одна примечательная история. Однажды змею, сбросившую по весне кожу, увидел Буффон, жаба. Отвечая на вопрос, как же так удалось преобразиться и омолодиться, Змея привела Буффона к узкой расщелине между камней:

– Вот извольте проползти сквозь узкий проход. И тот час же обновитесь, оставив всю негодность по другую сторону.

Но разве Буффону такое возможно? И последнюю кожу на камнях оставит. Остались каждый при своем.

Здесь бы вывести логичную мораль – пусть каждый делает то, к чему сроден. Но Сковорода подводит совершенно иной итог: « Чем лучшее добро, тем большим трудом окопалось, как рвом. Кто туда не перейдет, к добру тот не пройдет ». Вот и поставил игольное ушко перед царствием небесным – обретет лишь избранный; для других же – невозможно, трудно, недостижимо.

Эта басня в творчестве философа будет иметь свое неожиданное продолжение.

– Ты ли написал 30 притчей и дарил их Афанасию Панкову?

– Воистину так есть. Он есть друг Варсаве.

– Помнишь ли одну из них, в которой беседует Буффон со змеем, обновившем юность?

– Помню. Я эту притчу увенчал толкованием таким: «Чем больше добро, тем большим трудом окопалось, как рвом».

– А-а, новый архитектор! Сейчас-то ты мне попал в силок.

– Исповедую прегрешение свое…

Так отвечал Григорий Варсава бесу, Даймону, который явился к нему в пустыне, довольный и счастливый, что нашел в баснях «новые догматы», столь приятные дьявольскому сердцу – да, жестоким трудом ограждено царство божье, и путь к нему тесен, и приступ прискорбен. «Ругаясь с бесом», пришлось Сковороде и каяться; пришлось защищать священную Библию, противоречия которой так легко и лукаво становились бесовскими аргументами.

– Разве тесны ворота ? – спрашивает Григорий Варсава. – Тесны, верно, верблюду, но человеку довольно широкие .

Беда в том, что не желает человек оставить у ворот мирское бремя – тюки, свертки, авоськи, сумки, мешки с богатством и страстями мира. А вместо этого «тяготу свою, в которой сам суть виновен, возвергает на царство божье». « Не лай на открытые ворота блаженства! Открытые ворота не виновны суть малости спасаемых ». Да и кого винить, что в открытые двери налегке не входят; что уподобляются дрозду, который, увязая в своем помете, становится легкой добычей охотника; что в сердечной бездне рождают сами легионы темных духов?

« Воля – вот ненасытный ад и яд всему », – говорит Сковорода и делает принципиально важное замечание: « Не одна, но две воли тебе даны. Две воли есть сугубо естественный путь – правый и левый. Но вы, возлюбив волю вашей больше воли божьей, вечно сокрушаетесь на пути грешных. Не сам ли ты причина? »

Невозможно «правое» без «левого». Господь сотворил смерти и жизнь, добро и зло, нищету и богатство и слепил их воедино . Это единство для Сковороды является напряженной реальностью, неоспоримым фактом – реально богом данное добро и реально богом же данное зло. Своего противника в споре, Даймона, Сковорода называет «врагом и другом» одновременно и даже просит прощения, что «нужда заставила и на него ополчиться».

Все слито воедино. Настоящим символом этого двуначалия станет библейский Змий.

В 1791 году Сковорода преподнесет М. Ковалинскому «Потом Змиин» – диалог Души и Нетленного Духа. С этой книжечкой приключилась своя история. « Я эту книжечку написал в Бурлуках, забавляя праздность. Она была украдена. Но я, напав на список, исправил, умножил и кончил ». Кому понадобилась рукопись Сковороды – неизвестно. Но на «автографы», к счастью, не разошлась. К тому же многие знакомые Сковороды стали побаиваться его размышлений и даже видели в них «искушение змиево», которому «поддался» философ.

Не могла, к примеру, не смутить ирония Сковороды в части трактовок Священного писания. « Очень нам смешным кажется сотворение мира », – говорит один из сковородинских героев и добавляет, что этот мир существовал и прежде, чем Моисей «слепил книгу бытия». Слишком обширен список «библейских несуразностей», приведенный Сковородой. « Возможно ли, чтоб Енох с Илиею залетели будто в небо? Сносно ли натуре, чтоб остановил Навин солнце? Чтоб возвратился Иордан, чтоб плавало железо? Чтоб дева по рождестве осталась? Чтоб человек воскрес? ..»

Но позднему Сковороде не до шуток и тем более не до мнимой оригинальности или желания прослыть «опаснейшим чудаком».

« Библия есть и Бог, и змей , – говорит он удивительные вещи. – Знаешь ведь, что змей есть; знай же, что он же и Бог есть… Юрод, но премудр. Зол, но он же и благ… »

« Почему же тебе тот змей чересчур страшен ? – продолжает Григорий Варсава. – Он не всегда вредит и юродствует, но бывает и вкусный и полезный. Если нашептал Еве по-сатанински, может и Марии возблаговестить по-архангельски… »

Много бед от змия. « Взгляни на весь сей земной шар и на весь бедный род человеческий. Видишь ли, сколь мучительным и бедственным потопом ересей, раздоров, суеверий, многоверий и разноверий волнуется, обуревается и потопляется. А сей же ведь весь потом не свыше нам дан, но адская змеиная челюсть, отрыгая, отрыгнула …» В этом потоке и погряз человек, «как олово в водах»; земля слухом наполнена – найдется ли место для мудрости?

Есть спасение от Змия – и Сковорода исполнен «мистического оптимизма», жажды преображения тьмы в свет, нечестивого – в блаженного, ядовитого – в спасительного, мертвого – в живого. Нужно, по завету, поднять «змея чудного сего» и вознести вверх, ввысь, ибо «он только тогда вреден, когда по земле ползает». Есть и условие. « Кто горы переносит и змея поднимает? Вера. Подними прежде не змеиное, но твое самое сердце к вечному. А змей во след твой самовольно вознесется в гору и повиснет на дереве ».

Парадоксы Змия и парадоксы Сковороды – суть то же. В своих неожиданных формулах и отождествлениях Сковорода, по словам В. Зеньковского, восходит к традиции древних гностиков. «Острая непримиримость зла с добром /для него/ есть факт, касающийся лишь эмпирической сферы , – пишет исследователь. – Различие зла и добра за пределами эмпирии стирается». Преодолеть зло возможно только через преодоление его эмпирической стороны. Для Сковороды совершенно очевидно, что непосредственные ощущения, безудержная игра красок мира и пороков человека застят путь преображения, не дают из «лживой земли блеснуть правде божьей».