Сергей Красов - Заочница

Так же как и Лесная, под прямым углом к ней на обрыв выходила улица Октябрьская, в народе прозванная Пьяной. Улицы соединялись узкой тропой по краю обрыва с деревянным тротуаром на ней. Крайний барак на Пьяной практически нависал над обрывом. Поэтому здесь тротуар расширялся, образуя небольшую площадку с деревянными перилами. Всё это опиралось на вбитые в землю сваи. На лавочке напротив крыльца кто-то сидел. Над перилами виднелась голова в форменной фуражке. На секунду голова запрокинулась, сверкнуло на утреннем солнце стекло бутылки.

Ещё не разглядев человека, но за долю секунды просчитав все возможные варианты, Сергей понял кто это. И через несколько шагов его догадка подтвердилась. На лавочке сидел его тёзка, друг и собутыльник майор Васильков. С сожалением поглядев на остающуюся в бутылке жидкость, Васильков попытался засунуть её во внутренний карман кителя, но после неудачной попытки привстал и засунул бутылку за пояс брюк. Сфокусировав слегка косящие глаза на приближающемся Тарасове, Васильков сменил напряжённое выражение лица на радостную улыбку и протянул руку для приветствия.

– Похмеляешься? – Здороваясь, поинтересовался Тарасов, абсолютно не удивившись.

– Так, вот… уже почти нечем, – заплетающимся голосом ответил друг и похлопал для убедительности по бутылке под кителем, – а у тебя, случайно, ничего нет? – мотнул он головой в сторону жилзоны. – Сам то как? Охмелить?

– Нет, спасибо. У меня антизапойный период. Уже недели две ни капли. В кабинете у нас вчера вечером парни бухали, поэтому там наверняка всё подчистили, если что и было. Кроме пустых бутылок ничего не найдёшь. А ты откуда в такую рань? Дома то сегодня не ночевал?

– Хрен его знает, где я сегодня ночевал. Надо как-то дождаться, чтобы Наташка на работу свалила, здоровья нет, сегодня выслушивать, кто я такой.

– Всё правильно, только вот минут через тридцать-сорок всё сарафанное радио на работу потащится, так что засветка тебе обеспечена. Я думаю, лучше очередной раз жену выслушать. Из двух зол выбирают меньшее. Да и Наташке будет спокойнее, зная, что ты дома спишь, а не где-то.

– Да? Ты так думаешь?.. – Тарасову показалось, что он слышит, как скрипят мозги в голове у собеседника, решая такой нелёгкий вопрос.

– Конечно. Должна же у кого-то из нас сегодня голова работать.

– Да… Ты прав… Я пошёл. – Васильков, пошатнувшись, сделал решительный шаг вперёд.

– Стой! Не туда. Давай по Лесной, здесь народу поменьше ходит. А там, через стадион, вдоль заборчика. Сам то дойдёшь? Помочь?

– Не. Не надо. Дойду. Опытный. – Надвинув козырёк фуражки на глаза, Васильков сунул на прощание потную ладонь и бодро зашагал вдоль обрыва.

Проводив его взглядом, Серёга опять подумал: «Как хорошо, когда не пьёшь!»

С Сергеем Васильковым Тарасов несколько лет проработал в одной оперчасти ИТК-22, тогда ещё отдельной колонии. Сколько за все эти годы было совместно выпито спиртного, – страшно представить. За всё это время между ними не было ни одной ссоры, хотя поссорить их пытались многие. Причина была в том, что, когда Васильков пришёл на работу в оперчасть молодым лейтенантом после окончания Вильнюсской спецшколы МВД, Тарасов на этом месте уже отработал три года, имел звание старлея, т.е. был старше и по возрасту и по званию. А впоследствии, когда стал начальником оперчасти, то и по должности. Васильков был по происхождению местным жителем. Тарасова попал в Росинку по распределению после окончания той же Вильнюсской школы, а Васильков здесь родился и вырос. Вся беда была в том, что он был хоть и незаконным, но родным сыном самого Цезарева Альберта Васильевича, – начальника Росинского отделения ЛИТУ. Полковник Цезарев много лет руководил отделением, являлся фактически местным удельным князем, жёстко командовал всей жизнью отделения и не терпел никакого инакомыслия. И когда вытекала информация об очередной совместной пьянке двух друзей, независимо от того, сколько ещё народу в ней участвовало, мама Василькова бежала жаловаться папе, что Тарасов оказывает отрицательное влияние на Сергея Альбертовича, фактически спаивает ребёнка. И Альберт Васильевич с высоты своего положения при малейшей возможности старался, как можно жёстче наказать «негодяя» Тарасова.

И если за один и тот же проступок Васильков получал выговор, который ему снимали через пару месяцев, то Тарасов отправлялся на суд чести, где его приговаривали к понижению в должности.

Суд офицерской чести в МВД, – это, когда все присутствующие на суде офицеры, выступая по очереди, говорят, что, мол, товарищ оступился, с кем не бывает, но он уже всё осознал, больше не будет, надо бы его простить. А председательствующий косится на бумажку, где почерком начальника написано «понизить в должности», заявляет, что у него своё мнение и оглашает решение, принятое начальством заранее.

Понизив Тарасова в должности, и попугав возможной ссылкой на самую дальнюю точку, где работают зеки колонии, оперативное начальство Управления оставляло его на прежнем месте в качестве исполняющего обязанность начальника той же самой оперчасти. Отбросив эмоции и поразмыслив объективно, начальство понимало, что лучше Тарасова с некоторого времени обстановкой в колонии всё равно никто не владеет. Оставлять около тысячи особо-опасных рецидивистов без надёжного оперативного прикрытия было страшновато. А если ты начальник и понимаешь, что в подразделении есть кто-то, кто знает обо всех намерениях и движениях зеков, кто может самостоятельно разрядить постоянно возникающие конфликты, кто ведёт себя уверенно в любой сложной ситуации, то твоя задница намного спокойнее чувствует себя в руководящем кресле.

К тому же в случае эксцесса всегда есть, кого объявить крайним.

Непотопляемость Тарасова раздражала Цезарева. Он был производственником и ничего не смыслил в оперативной работе. Поэтому никак не мог понять, почему руководство колонии и оперативный аппарат Управления каждый раз не только оставляли Тарасова на том же месте, но со временем ещё и добивались его восстановления в должности.

Совсем по-другому обстояли дела у Василькова. Его наказывали только, если нарушение было слишком грубым и очевидным. Наказание заключалось в объявлении выговора, который снимался в течение двух-трёх месяцев. Такая безнаказанность сыграла в результате свою злую роль. Серёга Васильков стал выпивать всё чаще, зачастую в рабочее время, никого не стесняясь и не таясь, стал огрызаться со всеми, кто пытался делать ему какие – либо замечания или давать советы. Любая пьянка у него переходила в многодневный запой, выходить из которого с каждым разом было всё тяжелее. Но очередные звания он всегда получал вовремя. Со временем, когда Васильков был уже капитаном, папе Цезареву удалось даже выдвинуть его на повышение, на равноценную с вечно опальным Тарасовым должность – начальника оперчасти соседней колонии строгого режима. Но тут в верхах было принято решение об объединении двух колоний в одну, и начальником вновь образованного оперотдела назначили Тарасова. А Василькова после серии громких залётов с пьянкой, папа перевёл подальше от глаз общественности на майорскую должность ДПНК в колонию-поселение расположенную в соседнем посёлке Ново-Быково в пяти километрах ниже по течению реки Тавда на другом берегу.