Александр Прохоров - Часовых дел ангел. И другие рассказы

***

В то лето Иван Ильич приехал не в мае, как всегда, а только в конце июня. Я уже слышал, что он перенес операцию. На вид осунулся, похудел.

– Как Вы, – спросил я, увидев его впервые в новом сезоне сквозь нашу общую сетку

– Ничего, – сказал Ильич, – вот приехал поправлять здоровье.

– Как больница, в которой вы лежали, как врачи?

– Как, Саня, везде жулики, – ответил он в своей обычной манере. – Не столько хотят тебя вылечить, сколько на тебе заработать.

Прошло пару недель, Иван Ильич вроде как ожил, бледность ушла. Даже похвалился мне, что смог рюмашку махнуть. В тот же, кажется, день работал я вечером за своим верстаком и заклинила у меня гайка на болгарке, так затянулась, что никак ее свернуть не могу. Позвал жену, но какое там, она к слесарным делам совершенно не приспособлена. И говорит мне:

– Ну ты придумал тоже себе помощницу, иди вон к Иван Ильичу.

Я зашел, постучался, Иван Ильич взялся помочь, мы закрепили болгарку у него на верстаке. Ильич командовал, как старший и более опытный, я признавал это его право на менторский тон.

– Давайте я буду крутить, – сказал я, – тут физическая сила нужна.

– Физическая-то еще есть, – сказал он, – хотя, конечно…

Мы отвернули гайку. Я благодарил Ильича и уже собрался уходить, как он остановил меня и спросил:

– А помнишь, как я к тебе пьяный приходил, а ты на меня телегу накатал?

Я кивнул, я помнил.

***

Пришла очередная осень. Я стоял возле своего верстака, смотрел сквозь сетку забора на Иван Ильича, он шел с березовой метлой (точно такой, какие бывают у дворников в городе), мел желтые мелкие листья с моей березы и матерился себе под нос. Меня он не видел.

Листья ложились заново на его выметенную дорожку. Он доходил до угла участка, начинал мести заново. Мне стало как-то остро его жаль, не из-за листьев, а из кого-то упорства, которое, как мне показалось, удерживало его на плаву. Я окликнул его и сказал:

– Иван Ильич, давайте зайду к вам, помогу листья убрать.

– Не надо ни хера, – сказал он тихо, – новые нападают.

Я вспомнил, как 30 лет назад он обещал, что листья полетят на его участок, и только тут заметил, какими огромными вымахали мои березы: листья отрывались с огромной высоты и летели далеко на участок Иван Ильича и еще дальше. И я вспомнил оба его пророчества: что я буду гореть, как швед под Полтавой, и что листья полетят на его участок.

В самом конце сезона приехали строители и одели домик Иван Ильича в сайдинг. Я посмотрел и дом не узнал, скрылись куски бетона внизу, и все некрасивые части, и обглоданные края досок. И старая рама слухового окна. Абсолютно новый дом.

***

О том, что Иван Ильич умер, я узнал от Сереги-сторожа, в мае нового сезона. Мы шли мимо дома Иван Ильича, и Серега сказал: «Видишь, домик как новенький, а дядя Ваня не захотел в таком жить». У меня первая мысль мелькнула: «Жалко Ольгу: ей будет больно».

Как подруга наша Таня говорила: «Я понимаю, что мы уже к пенсионному возрасту подошли, и тем не менее, осталось ощущение, что есть мы, а есть они – взрослые. И таких людей все меньше. Они, „взрослые“, которые могут нам что-то поставить на вид, заругать нас. Сказать, вот наше поколение… И от этих фраз понимаешь: есть еще та гвардия за спиной. И, к сожалению, люди из этой гвардии все уходят и уходят».

Что остается от людей, когда они уходят? От Иван Ильича у меня осталось на удивление много: топор с разбитым обухом, розетка в сарае, кран на участке, заваренная петля, на которой держится наша калитка, и вот этот рассказ.

– Нет, подожди, не надо! Я не могу расслабиться, когда за стенкой дети… Я думаю, нам надо когда-нибудь уехать куда-нибудь, где никого нет. Как ты думаешь? Чего не отвечаешь?

– Я согласен, что нам надо когда-нибудь куда-нибудь уехать…

– Ну ладно, я, по-твоему, сказала глупость?

– Ты разве когда-нибудь говоришь глупости?

– Нет.

– Вот видишь! А ты не можешь представить, что мы уже куда-нибудь уехали…

– А тебе что – так хочется? У тебя такой усталый вид…

– Я разве сказал, что хочется?

– Просто я не могу начинать этот разговор каждый раз в начале первого, когда язык еле ворочается.

– Так не начинай!

– Это ты начал.

– Ну, извини…

– Ты что сердишься? Я не люблю, когда ты начинаешь сердиться. Потом мне самой это необходимо. Но только тогда, когда, как бы тебе объяснить, когда пробегает искра. А иначе зачем все это?

– Ну, хорошо. Давай спать. Спокойной ночи.

– Я тебя не обидела?

– Нет!

– Честно?

– Я сплю.

– Ну, хорошо. Ты сегодня устал. Хочешь, я тебе сделаю массаж, и ты уснешь.

– Хочу.

– Расслабься, думай о чем-нибудь приятном.

– Например?

– Не отвлекайся. Почувствуй в моих руках тепло… Ты что, засыпаешь?

– Нет.

– А может быть, теперь ты потрешь мне холку? Только холку. Голова начинает болеть…

– Так приятно?

– У тебя такие чуткие руки…

– Руки как руки.

– Нет, правда, правда…

– Так хорошо?

– Почувствуй энергию в своих руках, и они сами будут делать то, что нужно. Хорошо, но ниже не надо.

– А так?

– Так хорошо, так очень хорошо… У нас, кстати, есть презервативы.

– У тебя же нет искры…

– Я просто не могу вспомнить, где они лежат. Не дай бог, найдут дети!

– То-то я удивился, что ты о них вспомнила!

– Потом этот ужасный диван!

– Чем же он ужасный?

– И диван, и комната. Половина мебели темного дерева, а половина светлого! Слушай, вот здесь ты массируешь, а мне больно. Причем какая-то новая боль, раньше тут не болело. Дай я сама потрогаю. Ну, точно, тут никогда не болело.

– Знаешь, кто-то сказал, что, если после сорока под утро вы вдруг чувствуете, что у вас абсолютно ничего не болит, это значит, что вы умерли. Так что давай ложись на бочок, ни о чем не думай. Завтра проснешься – все будет хорошо.

– А почему ты говоришь таким голосом?

– Каким я говорю голосом?

– Ты говоришь таким голосом, как будто я твоя дочка, и ты со мной сюсюкаешь. Я терпеть этого не могу. Я хочу чувствовать себя не дочкой, не мамой, а женщиной. Хочу, чтобы со мной рядом был взрослый мужчина.

– Это я сюсюкаю? Ну хорошо, я больше не буду. Давай спать!

– Ужасно все-таки, в какой школе у нас дети! Тебя в свое время родители отдали в приличную школу, ты выучил английский, поступил в институт, а они после такой школы прямиком пойдут в армию. На репетиторов денег нет, денег ни на что нет, а если вдруг, не дай бог, что случится? Ты спишь? Я заметила, когда у меня возникает важный разговор, ты всегда засыпаешь. Я не понимаю: ну почему я должна себя чувствовать виноватой? А сколько раз было, когда ты приходишь и просто засыпаешь, потому что у тебя нет сил и тебе абсолютно наплевать, какие у меня были желания.