Вера Капьянидзе - Город-мираж

Он перекопал почти половину небольшого огородика, когда вдруг в тишину улочки острым клинком боли вонзился дикий и страшный Аидин крик. Слов было не разобрать, видно, она кричала по-армянски. И от этого гортанного, почти животного крика, было еще страшнее. Серега отбросил лопату.

На Аидин крик из дворов уже высыпали еще ничего не понимающие соседи:

– Что такое? Что случилось?..

Серега бросился в дом.

В зале, украшенном цветами и воздушными шариками, за накрытым к празднеству столом, Аида раненой птицей билась в истерике:

– Почему? Ну, почему? – выкрикивала она, стуча кулаками по столу, застеленному белой скатертью.

Перепуганный Борис жался к матери, виновато заглядывая в глаза:

– Мам, не плачь, ну, не плачь, мамочка, – твердил он, не зная как утешить маму…

Противный запах валерьянки перебивал аппетитные запахи свежей выпечки, жареного мяса, зелени…

– Что, что, что такое? – кинулся Серега к Аиде, отталкивая Нино.

– Ну, почему мы все горим? Почему мы все горим, и горим?… – истерично выкрикивала Аида сквозь слезы. Какой-то животный ужас вуалью опустились на ее почерневшее лицо.

– Успокойся, успокойся, родная, – слегка встряхнул ее за плечи Серега. – Что случилось? Кто горит?

– Ой, мамочка! – Аида вдруг схватилась за живот, судорожно напружинившийся комком живой плоти.

Нино по телефону вызывала пожарников.

– Нино, вызывай скорую! Где Роксана?! – в ужасе закричал Серега, увидев, как гримаса невыносимой боли скомкала Аидино лицо. – Аида, Аидочка, потерпи, сейчас скорая приедет, все будет хорошо. Господи, и зачем только ты туда пошла? – застонал он, помогая Аиде, обмякшей в его руках, удобнее устроиться на диване. И сам испугался своего вопроса.

– Мама у баб Лиды. Там пожар… Отец тоже туда побежал, – сбивчиво объясняла ему Нино.

Аида замолчала, сдерживая боль намертво сцепленными зубами.

– Ей шприц для крема нужен был, лебедей хотела сделать, – подкладывая подушки, торопливо говорила Нино.

– Каких лебедей? – не понял Серега.

– На торт… Она дверь открыла, а на пороге,..ой, мамочка!.. – Нино в ужасе закрыла лицо руками.

– Ну? – поторопил ее Серега.

– Баб Лида обгорелая лежит… мертвая… страшная… глаза открытые, язык вывалился… и телогрейка на ней горит… – зашептала Сереге в самое ухо Нино, боясь перепугать Бориса.

– Ты видела, что ли?..

– Аида сказала…

На улицу с воем ворвалась пожарная машина. Минут через пять подъехала и Скорая.

– Нино, поедешь с Аидой в больницу, Борис – сиди дома, понял? – распоряжался Серега за старшего.

Около Лидухиного дома столпились соседи. Пожар уже был потушен. Дом почти не пострадал, только во дворе валялся мокрый, но все еще дымящийся матрас. Вскоре подъехала милицейская машина, вызванная пожарниками…

И тут все происходило, так, как рассчитывал Серега. Менты не стали заводить никакого уголовного дела. И без старухи дел по горло… Кто будет заморачиваться с выжившей из ума, безродной старухой, которая и так зажилась на этом свете? Тем более что она уже не раз грозила поджечь себя. Одно только смущало милицию: Роксана упрямо твердила, что последнее время спички они от нее прятали, и в доме, действительно не было ни одного коробка, а в кулачке у старой Лидухи были зажаты три обожженные спички. «Е-мое! Как я мог забыть про них?» – испугался Серега. Спички ему попались то ли сырые, то ли некачественные: они с треском вспыхивали и тут же гасли. Серега торопился, и обгоревшие спички бросал тут же, на пол. Только с четвертой спички ему удалось запалить эту пропахшую старым телом, как тленом, телогрейку. «Наверное, подобрала, когда к двери ползла. Ишь ты, как жить хотела! Неужели за 90 лет еще не нажилась?» – искренне удивился он.

Соседи между собой посудачили, и вскоре забыли и про Лидуху, и про ее страшную смерть. У каждого своих забот хватает. Теперь можно было спокойно жить.

Но не все было так хорошо. У Аиды от пережитого стресса начались преждевременные роды. Врачам едва удалось спасти Аиду и ребенка. Денис, родился слабый, недоношенный, но это было еще полбеды. Самое страшное случилось с Аидой. Она, так ждавшая этого ребенка, почему-то не хотела его видеть и даже кормить грудью. Врачи сказали, что это бывает. Послеродовая горячка, что ли. Нужно время и терпение. «На все нужно время и терпение, – горько думал Серега. – Вся наша жизнь только и состоит из терпения. Сколько же можно терпеть? Только и делаем всю жизнь, что терпим и терпим. А жить-то когда?»

Пока Аида и Денис лежали в больнице, Серега не терял времени даром. Навел в доме порядок, сделал ремонт, чтобы выветрить запах гари. С помощью Роксаны и Нино обустроил детский уголок. На работе он теперь чуть не каждый день оставался после смены, чтобы побольше заработать сверхурочных. Он боялся признаться самому себе, но одному ему было жутко оставаться по ночам в этой пустой и чужой квартире. И днем-то было не по себе, а уж ночью… Почему-то тетя Галя ни разу не приснилась ему, а тут… По ночам к нему то ли во сне, то ли наяву приходила старая Лидуха, тянула свои высохшие, морщинистые ручонки, и молча совала ему под нос три обгоревшие спички…

Аида пролежала в больнице почти два месяца. Когда, наконец, пришло время забирать ее с малышом домой, с Серегой в последний рабочий день перед отпуском произошел несчастный случай. В цеху взорвался кислородный баллон. По странной случайности никто, кроме Сереги не пострадал. Зато он… На нем свечой вспыхнула промасленная брезентовая роба, одетая на голое тело из-за жары. Обгорел Серега здорово: руки по локоть, грудь, живот, и самое главное – лицо. Он не помнит, как тушили на нем робу, как грузили на носилки. В себя пришел только на следующий день в больнице. Все тело болело, как один большой чирей. Голова – как пустой котел, и в ней пульсом билась одна только мысль: «Живой! Живой! Живой!». Рядом с кроватью на стуле сидела Аида. Серега сначала даже не узнал ее: так она постарела и осунулась за один день.

– Сереженька, милый мой, живой! – запричитала она по-старушечьи, увидев, что он открыл глаза.

– Живой, – попытался он улыбнуться ей.

Улыбки не получилось. Ожог на пол-лица, прихвативший губы, был чем-то густо намазан, что больно стягивало все лицо. Вместо улыбки получилась жалкая вымученная гримаса боли. При виде ее у Аиды все оборвалось внутри, и она, не выдержав, горько заплакала, уткнувшись в ладони и вздрагивая всем телом.

– Ну, почему же мы все горим и горим?..

Серега не стал ей ничего отвечать, только зло подумал про себя: «Что же она воет по мне, как по покойнику? Не правда, я еще поживу!» Он закрыл глаза, чтобы не видеть Аиду, потому что не мог ее даже утешить. Перед глазами закрутился многоцветный, радужный калейдоскоп. Из кружочков, ромбиков, звездочек он постепенно сложился в веселого, смеющегося воздушного змея, совсем, как из детства. Змей разноцветным радостным столбом стал подниматься все выше и выше в небо. Туда, где за столом сидел Бог и крутил на блюдечке свое всевидящее око. А Серега, проваливаясь в черноту, пытался ухватиться руками за хвост змея. Но хвост, как живой, выскальзывал, не давался в руки… «Все-таки он засек меня! Не врала бабка. Каждому за дела его…», – успел подумать Серега, теряя сознание.