Алексей Раздорский - Мои короткие истории

Те приняли предложение и разместили пианино в самой большой комнате, где проводили торжественные мероприятия. Теперь можно было не только пить чай за большим столом, но даже петь под аккомпанемент любимые песни военных лет. И вот моя мама не удержалась и похвалилась, что её сын с отличием окончил музыкальную школу. Все дружно отреагировали: позови, пусть нам что-нибудь сыграет. А я к тому времени уже несколько лет не подходил к инструменту, так как учёба в «музыкалке» для меня была настоящей каторгой, и я даже старался забыть о том неприятном для меня времени, когда я часами разучивал одни и те же мелодии, которые в конце концов мне даже становились противными. Меня заставляли играть классику, а я отводил душу, запираясь в своей комнате, слушая тайком радиопередачи мелодий «Битлз», «Роллинг Стоунз» и «Лед Зеппелин», музыку, волновавшую мою душу, но запрещённую в нашей семье. А тогда ещё и моя учительница музыки хотела сделать из меня настоящего пианиста и для выпускного экзамена заставила учить очень сложное для исполнения произведение – прелюдию Рахманинова до диез минор. Она хотела, чтобы, исполнив её на отлично, я мог бы без экзаменов продолжить обучение ещё и в музыкальном училище. Только случайный приезд из Москвы вербовщика в институт иностранных языков не позволил осуществиться этим коварным планам. Я уехал в Москву и надолго забыл про пианино.

А тогда перед экзаменами я месяца два или три подряд учился играть эту самую прелюдию и достиг такого уровня, что мог исполнить это сложнейшее произведение с закрытыми глазами и даже если бы меня разбудили и попросили сыграть его среди ночи.

К самому Рахманинову я относился с некоторой предвзятостью – всё же я вырос и воспитывался в советской среде, а мы не очень жаловали музыкантов и литераторов, покинувших страну в её сложный революционный период.

Точно так же я относился и к Прокофьеву, и к Стравинскому. Но Рахманинов ещё был и великим пианистом. Дело в том, что его огромные руки позволяли при игре охватывать не только стандартную октаву в двенадцать клавишей. Своими худыми длинными пальцами он доставал даже четырнадцатую или шестнадцатую! И, как композитор, он всегда вставлял сложные элементы, посильные при игре только ему и особо одарённым пианистам. Мне, чтобы играть его прелюдию, пришлось тренировать кисть на растяжение мизинца и большого пальцев, чтобы охватывать те сложнейшие аккорды. А он писал ноты так, что аккордами сразу по пять пальцев играли одновременно обе руки. Этому надо было учиться. Но я ту прелюдию выучил на всю жизнь, могу сыграть по памяти даже и сейчас.

Так вот, мама меня чуть ли не волоком тащит к своим ветеранам: «Пойдём, сыграй им что-нибудь». Но спустя почти десять лет после окончания музыкальной школы я помнил только эту самую прелюдию. В конце концов уговорила. Я пришёл, там уже сидит человек двадцать старичков и старушек с орденами и медалями. Кто-то бывший танкист, кто-то лётчик, кто-то медсестра. И каждый хочет рассказать мне какой-либо эпизод фронтовой жизни. Я слушаю, киваю с пониманием и как под гипнозом вхожу в атмосферу беседы, сам невольно ощущая себя участником тех событий. Сажусь за инструмент. А в голове: взрывы бомб, снарядов, рёв моторов истребителей. И тут понимаю, как это близко тому, что я и собираюсь играть. С первых мощных аккордов прелюдии я ощущаю себя за штурвалом боевого самолёта, обеими руками жму как бы не на аккорды, а на ручки управления бомбами и снарядами, а когда аккорды идут лесенкой вверх или вниз, стреляю очередями из бортовых пулемётов. Играю с азартом, эмоционально, тем самым восхищая собравшихся фронтовиков, по-видимому вызывая у них схожие ассоциации. После моего последнего аккорда у многих на глазах слёзы, некоторые пытаются меня даже обнять – похоже, музыкой прелюдии вызвал у них эмоции, связанные с событиями пережитой ими войны.

И вот тогда я впервые задумался: а почему Сергей Рахманинов написал такой эту прелюдию? Может, в душе его была настоящая война с самим собой или неприятие окружавшего его общества. А может, и сложная любовная история?

Пытаясь понять эту новую для меня загадку, я углубился в историю жизни великого композитора и пианиста. Узнал, что это произведение Рахманинов сочинил в 1892 году. Когда его спросили, что побудило написать эту музыку, он ответил: «Я сам не знаю! Она вселилась в меня то ли во сне, то ли пришла наяву, я не мог от неё отделаться, пока не переложил на ноты». Такое объяснение многим казалось выдуманным, поэтому композитора всё время спрашивали: «Расскажите же правду!» И тогда он ответил всем: «Не ищите причин! Я сам не знаю, откуда взялась во мне эта музыка!»

Вот и я в тот день, играя его прелюдию, сам не понял, почему в меня вселились бомбы, снаряды, самолёты, стреляющие аккордами-очередями. Это идёт откуда-то из глубины души, вырываясь наружу через эмоции и музыку.

Какая-то непознанная энергетика. Но я её почувствовал и передал слушающим!

Давно я не расчехлял свой старенький самодельный телескоп: последние годы чистое небо – редкость, а сдвигать крышу и настраивать с нуля главную оптическую трубу по всем правилам астрономической науки после длительного перерыва – занятие кропотливое и довольно утомительное. За прошлый год я всего лишь несколько раз «открывал своё небо», делал фотоснимки и видеозаписи космических объектов, но убеждаясь каждый раз, что даже с установкой более качественных, дорогих видеокамер изображение не улучшалось, я сворачивал систему, зачехлял телескопы и целиком переходил на разглядывание картинок с орбитального телескопа – «Хаббла», гавайского «Субару» и других, поскольку уже не надеялся с помощью своей конструкции «парить» над Луной с высоты орлиного полёта, как это было в прежние годы во времена ясной и чёткой видимости неба.

Но вот на днях на несколько часов выглянуло солнышко, и я, пересилив свою лень, по узкой винтовой лестнице поднялся на самую высокую точку своего загородного дома и включил искрящий от натуги электромотор привода сложного инженерного сооружения.

Прозрачная крыша из толстого поликарбоната поползла вниз, открывая мне для обзора значительный кусок голубого подмосковного неба.

Предвкушая красивую картинку солнечных пятен, я включил камеры, мониторы, запустил электронно-часовую компьютерную систему точной ориентации на середину Вселенной – звезду Поларис в созвездии Большой Медведицы. Именно с этого начинается настройка планетарного телескопа.