Татьяна Янковская - Далекое-далекое лето

Да, я тогда все могла достать. В школе у Жоры меня выбрали в родительский комитет. И перед праздниками посылали узнать, чего учительница хочет. А она то сервиз хочет, то сережки золотые, то черта в ступе. Деньги собираем, я достаю. Но многие родители были недовольны: «Фаина, не все же могут так делать, как вы. Нам это дорого». А потом приехала одна, жена военного, и все это прекратила. «Фаи-и-ина, – так она мне говорит, – вы же не выглядите как идио-о-отка! Это же недопусти-и-имо!» – «Ну, если вы сможете это прекратить, я буду только рада». А училка эта привыкла, что я ей приношу все бесплатно. Ну, мне это надоело, да и Жора скоро уже в другой класс должен был переходить, и один раз я ей сказала, прямо в глаз: «Вы слыхали? Фраера не родются, фраера находятся. У нас есть большой Привоз, пойдите и все себе купите. Или давайте деньги вперед». А она любила, чтобы вперед товар видеть. А потом скажет: «Ой, у меня при себе денег нет, я завтра отдам». Так завтраками и будет кормить. Ира, до свидания! Видишь, какая ты красивая стала! И была красивая!

Куда вы в отпуск едете, Танечка? Мы тоже в прошлом году на острова ездили. Все включено. Чисто, конечно, и еда вкусная, но там ведь делать совсем нечего. Только утро начинается, а я уже вечера жду. Что я, пришла на пляж – так мне скучно! И солнце такое, так и жарит. Ну, я пошла в бассейн, там деревья, тень, никого нет, а полотенца все разложили, места заняли. Я смотрю, лежит дорогое полотенце, Валентино-шмалентино, значит, думаю, наши, из Рашки. Показать, что они за 50–60 долларов полотенце купить могут. Я взяла, полотенце скинула и легла. Потом пришла одна – и правда, из наших – рот открыла. Так как она его открыла, так она его и закрыла. Всё! Так вы, как поедете, с утра места у бассейна занимайте – полотенце там бросьте, книжку, что-нибудь.

Хорошо было отдыхать в Румынии. Там такое лечение! Только с едой плохо было. Но нас предупредили, мы взяли с собой сухой колбасы, шпроты. Там ведь на море, на воздухе не аппетит, а само летит. Кормили нас этой ихней кашей, мамалыгой. Семке нравилось. А потом придем на пляж, я сижу, как королева, кушаю шпроты прямо из банки. А другие смотрят – им завидно. Хотели оттуда в Одессу съездить, но не получилось, только в прошлом году наконец съездили.

Лису себе из Рашки привезла. Сема говорит: «Зачем она тебе?» А я: «Хочу и все!» – «Куда ты ее будешь носить?» – «А хоть и не буду носить! Ты хотел иметь молодую красивую жену, вот и плати!» Мы были на круизе, так когда обратно из Одессы на корабле отплывали, нас так трясли на таможне! Одна говорит: «Мы хотим вам сделать личный досмотр». Ну, я, конечно, раскрыла рот: «Да что там досматривать? Вот, все видно в этих ваших мешках дырявых!» А нам родственники чего-то там в авоськи положили по мелочи. А они все шуруют. «Да можете вы сказать, что вы там ищете?» – ору. А она мне: «Мы землю ищем». – «Какую землю?! Вы что, офонарели?» А она мне – дескать, многие приезжают за родной землей, накопают и в мешочке увозят. Твою мать!! Сколько буду жить, никогда такого не услышу. Землю они искали! А Сема потом говорит: «А все-таки они дернули банку черной икры». Родная земля, чтоб они провалились!

Мой отец был прекрасный малер, его вся Одесса знала. Если у него бывала калымная работа (например, рублей триста), мне всегда 10–15 рублей перепадало. Было нас четверо детей, но он всегда почему-то меня выделял, может быть, потому что я такая же отмороженная, как и он. Он говорил: «Если не хочешь быть нищей, нужно быть аферисткой». «Хочешь жить, умей вертеться». А я все на ус мотала. Мне еще пятнадцати не было, я уже знала: не подмажешь – не поедешь. Папа меня часто с собой брал. Если клиенту скажет: пятьсот рублей, то все. Четыреста пятьдесят, даже четыреста девяносто – нет. Такой у него вкус был! Приходили все на его работу смотреть. А он так встанет, руки на груди сложит и молчит, любуется своей работой. Мне папа говорил: «Главное, знай себе цену. Будешь знать себе цену – все будут знать тебе цену. Как себя поставишь, так все и пойдет».

Вот Зиночка, моя подружка еще со школы. Когда она замуж выходила, свекровь очень ее не хотела, потому что она не из богатой семьи. Как будто в Одессе все мультимиллионеры! Они все равно поженились, потому что парень очень ее любил. Свекровь знать ее не желала, они комнату где-то снимали. А когда у Зины дочка родилась, свекровь стала их звать к себе жить. Очень ей внучку хотелось, а от старшего сына внук был. Квартира была большая, Зина с мужем переехали. Свекровь со старшей невесткой сразу забыли, что только что волосы на голове друг другу рвали, объединились и стали над Зиной издеваться. Поедят все, гору грязной посуды оставят и ее заставляют мыть, все свои грязные тряпки несут ей стирать. В общем, как Золушка она у них жила. Каждый день плакала, а слово сказать боялась.

Раз прихожу я к ней, а у нее вид – на море и обратно. Привела меня на кухню и показывает – все завалено кастрюлями, горшками, сковородками грязными, посуда навалена – это они ей все помыть оставили. Я ей говорю: «Слушай меня. Если ты хочешь, чтоб они тебя уважали, знаешь, что ты должна сделать? Ты должна им эти кастрюли на головы надеть!» Она перепугалась: «Они же меня убьют!» – «Не убьют. У тебя другого выхода нет. Хочешь жить как человек – делай как я скажу. Я сейчас выйду, пока они меня не увидели, а как они войдут, ты им все это на головы и надень». Ну, зашли они, рот на нее раскрыли, а она свекрови казанок из-под жаркого на голову надела. А невестке – сковороду. Да еще взяла половник и стала по сковородке бить. А я стою под окном и хлопаю, как в театре – мне же все через окно видно. Так они такой крик подняли – весь двор сбежался. И мужья из комнат повыскакивали, стали в кухню ломиться. А я ей сказала: «Ты дверь закрой на крючок, чтоб никто не мог войти». Она так и сделала. Ну, взломали мужики дверь в конце концов, ворвались – и не знают, или им смеяться, или что. У свекрови по лицу соус мясной течет, у невестки – масло подгорелое, голосят обе. А на Зиночку сердиться тоже не могут: они ведь все знали, что она ангел, это я знала, что она идиотка. Понимают, что, видно, достали они ее. И что вы думаете? Они ей потом задницу целовали!

Мы когда в Нью-Йорк приехали, тут уже жила моя подруга Муся. Так она за меня хозяину своему говорила. Звонит он мне по телефону. А у меня такой английский – с ним только на Брайтон. Я не знаю, что там он мне говорил, но я знаю, что я ему говорила. Когда он услышал, сколько я хочу, он стал смеяться. А я Жору всегда просила вторую линию держать, я ведь не понимаю, так чтоб он мне потом объяснил. Сказал, чтобы я пришла. Прихожу. На мне весь наряд – десять долларов, но выглядит все хорошо. Брюки малиновые за колено, вот такой каблук, волосы кудрявые до плеч, жгучая брюнетка, так выглядела – я-тебе-дам! И так себя преподнесла, он мне сразу сказал: «Я вас беру».