Исаак Ландауэр - OUTSIDE

Верный мечте он, кстати, сделался решительным противником водки, портвейна и той едкого цвета бурды, именуемой аперитив, что пользовались заслуженной популярностью у остальных членов их проникнутой духом анархии группы. Умение противостоять соблазну обеспечило ему сначала уважение «коллег», а затем и лавровый венок бессменного лидера, полюбившегося шпане за готовность всегда идти до конца, если только риск быть пойманными не перевешивал удовольствие от нового впечатления. Кое-кому из младших чинов их импровизированной организации не терпелось попробовать себя в роли насильников, но предусмотрительный Слава поставил на инициативе крест, разъяснив недовольным, что у всякой смазливой девки наверняка отыщется могущественный кобель-покровитель, способный разыскать и наказать тех выродков, что смели покуситься на ценную собственность. Потому особо страждущим до нежных объятий и прочей «девчачьей» чепухи рекомендовано было или обходиться одной левой, или завязать многообещающее знакомство с кем-нибудь из студенток расположенного неподалёку ПТУ, где юные прелестницы осваивали ремесло квалифицированных малярш. Тут он немного схитрил, поскольку истинной причиной запрета была та самая детская клятва, отвергавшая компромисс в виде насилия: ему грезилось женщинами владеть, заставляя их если не любить, то хотя бы пресмыкаться перед облечённым властью состоятельным благодетелем, всякую секунду могущим променять её на новую счастливицу. На первых порах, то есть до получения звания майора, он разрешил себе, в качестве компенсации за многолетнюю стойкость, взять под крыло один-два притона, где опытные жрицы любви утоляли бы разбуженный гормонами голод, но в перспективе не готов был смириться с второсортным наслаждением унижения и без того многократно униженных. Он хотел вытирать ноги о чью-то едва ли не девственную чистоту, давить, глядя в испуганно-молящие глаза.

Растлевать и развращать, заставляя порядочных девушек превращаться в героинь порнофильмов. Этот план Слава детально продумал в возрасте тринадцати лет.

Желание поквитаться – как ни иронично, но такая же, по сути, что и у Мити, жажда справедливости в интерпретации отдельно взятой личности, обеспечили цельность натуры в сочетании с таким упорством в достижении цели, что никакие административные барьеры уже не могли его остановить. Вопреки мифам об отсутствии в тотально забюрократизированном государстве социальных лифтов, действительно честолюбивый и хотя бы относительно способный кандидат всегда найдёт возможность или просто лазейку, позволяющую взобраться на требуемую высоту, – как ни парадоксально, ограниченную лишь желанием указанного карьериста. Во всякой власти издревле существует запрос на исполнительных, чуждых морали и принципам людей, готовых сделаться правой рукой – а хоть бы и левой пяткой третьей ноги, для того, кому посчастливилось иметь покровителем солнце – не жалкий огненный шар где-то на задворках Вселенной, но конкретный влиятельный центр притяжения, в чьих лучах нежатся обильные всходы многочисленных карьер. Мотив у небесного светила бывает различный, но чаще спонтанный или даже случайный, вроде далёкого школьного романа или беспричинной симпатии к бывшему однокурснику, разок-другой когда-то подкинувшему жалкую сотню нищему студенту на опохмел. Таких он греет особенно охотно, ведь хорошо известно, что, достигнув всего, рано или поздно остаётся лишь одно наслаждение – собственную благосклонность дарить. Щедро, разбрасывая порой бездумно на головы далеко не самых достойных, но пресыщенность не знает радости воздержания – всякий предел для неё оскорбителен. Такова парадоксальная с виду мотивация, неочевидная сильному, но хорошо понятная слабому: делясь тем, что и так безгранично, сублимировать ощущение могущества.

С отчаянным упорством, хотя по большей части интуитивно, Слава искал себе вначале солнце, затем, убедившись в отсутствии такового, пытался сделаться послушным орудием на службе у избалованного фотосинтезом древа чужого успеха, но, потерпев фиаско и здесь, сосредоточился на планомерном, отчасти потому унизительном, продвижении по служебной лестнице. Госслужба без протекции способна превратить в безжалостного циника саму Мать Терезу, стоит ли говорить про эволюцию молодого опера, и без того наученного жизнью доверяться единственному инстинкту: давить и рвать. К моменту получения заветного капитана, задержавшегося, вследствие отсутствия должности, аж на целых два года, Слава дошёл до моральной стойкости первых чекистов: готов был убить вследствие одного только желания выстрелить. Это уродство мировоззрения, два столетия назад легко обеспечившее бы ему репутацию лихого рубаки-улана в великой армии Наполеона, в веке двадцать первом почему-то считалось атрибутом чуть только не серийного маньяка – досадная эволюция человечества, превратившее последнее в стадо безропотно-трусливых баранов. Собственно, сам он был далеко не храбрецом, но хорошо помнил то сладостное чувство победы, когда, превозмогая страх, триумфально завершал очередное рискованное предприятие. Особенно, если в сухом остатке имелась ещё и нажива: шпана охотно грабила хлюпиков из расположенной по соседству школы с углубленным изучением английского языка. Отнять карманные деньги, плеер и хороший шмот у богатого щенка всегда приятно, но особенное удовольствие заключается в том, чтобы, глядя в его испуганные глаза, устало скомандовать верным сатрапам: «Ладно, пусть идёт, а то детёныш опоздает к маминой сиське». В такие мгновения он безошибочно читал на лице жертвы искреннюю благодарность на грани любви и в интуитивном своем милосердии не ошибся: вернувшись домой, избалованные жизнью подростки уже не винили благородного главаря стаи в расхищении имущества, предпочитая указывать влиятельным родителям ложный след. В дальнейшем, видя, как единовременное, хотя и существенное «вспоможение» обеспечивает им безопасность прохода, что автоматически превращало Славу в подобие Робин Гуда, они делились с ним наличностью уже добровольно, взамен получая желанную протекцию безжалостной кровожадной толпы. Поставленные таким образом на «абонентское обслуживание» в некотором роде клиенты становились неприкосновенны, и однажды вожак лично избил куском арматуры непокорного бойца, рискнувшего шутки ради слегка поглумиться над обладателем импровизированной карты постоянного покупателя. В приступе слезливой благодарности наблюдавший сцену пострадавший подарил ему тогда компьютерную приставку.

У богатых воспитанных мальчиков тоже имелись свои бесчисленные счёты, и, объективности ради, стоило отметить, что в жестокости они никак не уступали дворовым рэкетирам, по части неспровоцированности агрессии и вовсе существенно ландскнехтов опережая. Славе прямо-таки врезался в память случай, когда тихий безропотный очкарик-медалист заказал им собственную сестру, по праву старшинства получившую мобильный телефон на день рождения раньше него и посмевшую чуточку подразнить им менее удачливого брата. Отличник и гордость класса предлагал указанное средство связи в награду дополнительно к внушительной сумме денег, почти новой куртке и брендовым кроссовкам, при условии, что наглой родственнице наденут на голову мешок, изобьют, поочередно изнасилуют, а затем дадут ему возможность на неё помочиться, оставшись, естественно, неузнанным. Из соображений безопасности он тогда в ходатайстве о расправе отказал, но маленький озверевший ублюдок, готовый растерзать близкого человека во имя собственных жалких комплексов, лёг в основу мировоззрения будущего служителя порядка. Людей он справедливо ненавидел – сначала из зависти, но позже – вполне объективно полагая всякого из семи миллиардов бездушным алчным сборищем низких страстей, достойным быть грубо использованным хотя бы лишь для того, чтобы не сделаться жертвой самому. Ему не довелось побывать в Поднебесной, дабы воочию узреть пугающую актуальность собственной «Теории о главенстве личности» – в данном контексте своей над остальными. Он написал её в шестнадцать, поклявшись, во-первых, свято блюсти тайну этого своеобразного заговора против всех, а во-вторых, неотступно следовать каждой из десяти заповедей: