Исаак Ландауэр - OUTSIDE

Таким образом, помимо взбесившегося начальства, сроки поджимали ещё и вследствие данного сугубо объективного обстоятельства. Дело требовалось сдать как можно быстрее, иначе вполне реальной представлялась возможность получить неполное служебное за содержание под стражей невиновного, а в таком случае о майоре к тридцати двум он мог бы окончательно забыть – на фоне тотального сокращения кадров и должностей вопрос заключался бы уже в том, как просто удержаться в рядах.

Тут, как назло, подоспел со своей беспутностью младший брат. Всеобщий любимчик, так что и Слава его обожал, умница, весельчак и поклонник не совсем законных способов поднятия настроения, залетел с пятьюдесятью граммами «твёрдого» на кармане. Под негласным покровительством старшего он торговал уже давно, но осторожно, сбывая проверенным дилерам по плитке и никогда не имея ничего при себе. Однако со временем расслабился, обленился и потерял, как водится, бдительность. Не заподозрить худого мог только беспросветный олух, которым Тоха уж точно не был: страждущий дешёвого кайфа, разыскивая его в ресторане, где тот для отвода глаз трудился официантом, дважды назвал громко его фамилию, при том, что имя Антон отнюдь не самое в их краях распространённое. Тех, кто брал по мелочи, следовало неизменно отправлять по адресу, но то ли взыграла жадность, или не оказалось под рукой телефона, что по рассеянности забыл в то утро дома, только доверчивый продавец отправился в туалет, залез в сливной бачок и тут же был под белы ручки «принят» коллегами из ГНК.

Народ там был, почитай, что знакомый – не раз бардачили вместе в бане, но на запрос о межведомственной толерантности получен был краткий и, к сожалению, ожидаемый ответ. Им спустили сверху повышенные разнарядки, контролируется всё лично шефом из области, а, главное, не веди себя как последний бездарь, тогда и проблем никаких не будет. Мелкая сошка обещала сдать им промежуточное звено уровня пониже среднего, так кто же знал, что им окажется родственник коллеги из соседнего, почти что, здания. К тому моменту, когда сверкнула в протоколе знакомая фамилия, по начальству уже доложились о раскрытии мелкооптовой сети, да ещё и получили указание рыть дальше. Что было совсем уж неожиданно, ведь дальнейшее расследование обычно передавалось непосредственно в управление, где ожидаемо попадало в долгий ящик: верхушка каналов сбыта давно и успешно работала на хозяев в профильных погонах. Здесь, однако, нежданно-негаданно попали, видимо, на конкурентов и стихийный альтернативный канал приказали решительно искоренить, а посему и перспективы вырисовывались плачевные. Как назло, излишне самоуверенный братик вёл себя почти что нагло, уверяя оперативников, что вскоре покинет неуютные стены их мрачного заведения, попутно предлагая скромную мзду за возврат дорогостоящего вещдока. Ребята участливо писали ему на бумажках: «Замолчи, болван», но Антон к доводам рассудка оставался глух, уповая на могущественного – досадное в текущих обстоятельствах преувеличение, родственника и покровителя. Кончилось тем, что со дня на день ожидали отправки смутьяна «в центр», и страшно было представить, чем это всё могло закончиться.

Что-что, а боль Тоха уж точно не смог бы вытерпеть и до кучи с поставщиком наверняка бы сдал им и увенчанного кокардой Вячеслава, который, что удивительно, злобы в ответ на предательство не чувствовал. В человеческой особи сильна потребность любить, и весь цинизм, ненависть и потребительское отношение к себе подобным уравновешивались у Славы чрезмерной привязанностью к «младшенькому», как он ласково называл неисправимого бабника, наркомана и дебошира. Умудрявшегося, тем не менее, оставаться гордостью семьи – хотя не смог окончить даже училища, и усладой соседей – накачавшись амфетамином, частенько от нечего делать помогал окрестным бабулькам по хозяйству. С детства баловень судьбы, не знавший умеренности или страха под сенью криминального братца, тот вырос жизнерадостным, лишённым комплексов вечнозелёным домашним растением, которое поливают, культивируют и до отвала кормят удобрениями всех мастей. «Хоть кому-то в нашем роду привалило беззаботного житья», – радовался, глядя на него, старший, и степень беззаботности Антона отчасти сделалась мерилом собственной влиятельности и успешности для Славы. Вопреки девятой заповеди, да и философии в целом, последний знал: сложись всё таким образом, что пришлось бы выбирать между собой и бестолковым, абсолютно неприспособленным к реальной жизни братцем, он бы пожертвовал карьерой, а то и вовсе свободой во имя того, кому вряд ли удастся сделать и десять шагов без постоянного присмотра нежного заботливого Славика – жестокого карьериста, прославившегося за бесчеловечность даже там, где по должности положено смотреть на людей как на строительный материал для делопроизводства.

Он помнил все его детские выходки, по сути ощущая себя отцом – достойным называться так сильным мужчиной, а не амёбоподобным батей, променявшим их обоих на банку и домино. К слову, на папашу давно хранилась у него в сейфе увесистая папочка, где под любовно выведенной готическим шрифтом фамилией, с присущей основательностью доказывалось участие родителя в хищении имущества с родного комбината в сотрудничестве с обеспечивавшей сбыт краденному бандгруппой за забором. Итого повторяющиеся эпизоды в составе ОПГ, от семи до десяти и страх вперемешку с уважением на лицах коллег, при виде как кто-то во имя чистоты мундира не останавливается ни перед чем. Слава хотел рвануть так к подполковнику, наиболее тяжёлая ступень, преодолеть которую – значит, решительно и навсегда застолбить себе место в ареопаге начальства. К тому же, растянутое на годы удовольствие куда приятнее сиюминутной радости, и, встречаясь с отцом за издевательски традиционным – ещё со времён тотальной бедности – новогодним столом, он мысленно с наслаждением примерял на того тюремный бушлат. С некоторым, разве что, сожалением, признавая, что одёжка окажется впору, да ещё и, пожалуй, отучит неисправимого алкаша выпивать: курорт, а не пенитенциарное учреждение.

В итоге Тоху нужно было вызволять, счёт пошёл уже буквально на дни, а спасательный круг не появлялся. Тогда в какой-то неприлично материнской агонии Слава добился приёма у областного начальства, где, в неполные три минуты изложив суть дела, пообещал сделаться безропотным верным слугой на коротком поводке у смежного ведомства, если тому угодно будет пощадить нерадивого отпрыска. Известное правило всякой охранительной – через «е» – структуры гласит, что стукачей много не бывает, и приятно стройный по контрасту с обычными коллегами-ментами полковник распорядился дело развалить, отправив на доработку. Обвиняемый, при более пристальном взгляде, оказался невинно пострадавшим случайным прохожим, давшим требуемые показания, как выяснилось в процессе следственных действий, исключительно из страха «ощутить в противном случае обувью по морде». Понятые объявлены были вымышленными, а сотрудники превысившими, хотя и незначительно – взыграло ведомственное рвение, служебные полномочия. В профессиональном ателье что пошить, что раскроить обратно материал могут буквально в одночасье. Главное же заключалось в том, что «старшему наркозащитнику» – продуманная издёвка вездесущих гэбистов – приглянулся непривычно искренний опер, рискнувший всем ради проштрафившегося братца. В обойме любой карательной машины беспринципной публики всегда в избытке, а потому и запрос на человечность, хотя бы в единственном экземпляре да на правах деревенского дурачка, изредка, но присутствует.