Исаак Ландауэр - ЛЯДЬ

Итого в духе классика не вышло, детство сразу как-то перескочило в половозрелую юность, спеша завещать истории трепетные в своём нелепом трагизме эпизоды. Что-то, конечно, осталось, лёгкие проблески фигуры вожатого в юношеском лагере на море, его загорелое тело в плавках не по размеру и запах водорослей под навесом лодочной станции. Изощрённый в ремесле ускоренного взросления, Паша прошёл с ней за двадцать дней смены все этапы посвящения – от девственности до анонсов кассовых порнофильмов.

По возвращении домой она легко могла дать фору ночным бабочкам с пятнадцатилетнем стажем, к тому же подходя к исследованию позывов собственного тела с детским ещё восторгом и неугасающим интересом. Так девушка повзрослела – не в строгом соответствии с уголовным кодексом, а ровно тогда, когда сказала ей об этом природа, оставшись без нажитых воздержанием комплексов и увечий. Ведь мужчина ограничен в этом возрасте лишь обстоятельствами – мало кто снизойдёт до покрытого буграми отрочества пацана, в то время как на женщине висят кандалы общественного мнения, старческой морали и недоступной сладости порока. Первый – не может, вторая – себе отказывает, закономерно получая в нагрузку чувство вины всякий раз, когда в официально взрослой уже жизни отдаётся чувству без оглядки на… Что угодно, по сути: приличия или нормы, погоду и обстоятельства, менструацию, дурной знак свыше или отсутствие кондиционера в номере. В битве с природой лучше проиграть, ведь чем очевиднее будет победа, тем злосчастней дальнейшее существование.

Уже много позже она поймёт, узнав от новых подруг, впервые разделивших ложе с супругом на излёте второго десятка, что есть для женщины безвкусный запах мужской плоти, с тошнотворно-кисловатым привкусом пота и хриплым зловонным извержением. Каково это, воспринимать акт любви не иначе как испражнение одного участника грубой возни в другого. Быть виноватой и повинной, не знать иного соития, кроме как по необходимости. Мудрая уже в юности, впитает как губка атмосферу безнадёжной закрепощённости коллег по новому волнующему ремеслу, превратив чужие слёзы в ярчайшие по силе фантазии унижения, подчинения и безраздельного господства, неизменно основанного лишь на праве силы. Станет еженощно тонуть в марафоне дозволенного насилия вседозволенности, не играть, но становиться жертвой – до тех пор и покуда образ ей интересен. И тогда, отвергнутый, но всё ещё обязательный в силу неумолимой логики рыночных отношений, становился он по-настоящему волнующим.

К семнадцати годам она сделала поразительный по силе очевидности вывод: «Роль проститутки… Роль, никак не профессия, и непременно качественной проститутки. Так вот, есть лучшее применение сексуальности молодой женщины. Здесь и очевидность мотивации: чем лучше выглядишь и за собой следишь, тем выше компенсация и, что куда более важно, антураж, кровать, количество и чистоплотность любовников. Ведь чем более мужчина богат, а следовательно, властен, тем меньше требуется ему самоутверждения, гниловатой потребности возвыситься самому, вместо того чтобы лучшим на свете орудием достойно унизить распластанную во славу его желаний красоту». Стиль изложения с головой выдавал увлечение Тургеневым – его чувственная проза слишком прямолинейна, чтобы быть рождённой вне границ борделя, и ещё – парой нетребовательных с виду классиков, сосредоточившихся на чём-то поистине достойном, вместо того чтобы копаться в грязном белье провонявшего фанатизмом студенчества. Шутки ради она угадывала по первым десяти страницам романа, каково было с интимной жизнью у очередного затвердевшего в камне истории литератора, и не ошиблась ни разу, когда речь шла о соотечественниках. С иностранными оказывалось сложнее, хотя, как правило, всё упиралось в качество перевода. Иногда, впрочем, и пары абзацев взращённого на розовых лепестках пешеходного светофора для обездвиженных хватало, чтобы пересказать дословно жизнь автора одним лишь словом: не дала.

Весело. То есть действительно это хорошо. Пройдя экстерном обряд посвящения и обзаведшись в три месяца дюжиной «постоянников», энная доля которых могла при случае защитить от неспровоцированной грубости, юная леди сделалась абсолютным лидером по части ценника, заодно приобретя священное право решать, с кем ехать, а кого перевести «на ассортимент». Коллеги-путаны названию не обижались, тут, как ни крути, имела и ещё раз имела место быть настоящая сука – в том неподдельном, искреннем и великолепном смысле слова, которое понятно лишь женщине. Талант, умение и, главное, желание получать удовольствие, попутно и естественно раздаривая его другим. Божий дар, поди с таким поспорь. К тому же, интимная жизнь на широкую ногу старит лишь ту, что отдаётся партнёру без страсти – хотя бы и единственному мужу или уважаемому любовнику. Если же симпатия взаимна, то чем её больше – хоть разом семеро по семь раз на дню, – тем пуще расцветает обаяние молодости, да так, что не страдает даже девичья упругость – аргумент в бизнесе окончательный, как полнотелая могильная плита.

Салоны и прочие наполненные терпеливым функционалом гадюшники ей не нравились. Прейскурант, дополнительные услуги, одноразовые тапочки и застиранные махровые полотенца. В пору завыть от эдакой тоски, не говоря уже про стены, к слову, одни и те же, отсутствие интриги и более-менее устоявшийся набор посетителей – слишком ленивых, чтобы поискать действительно стоящего удовольствия. В постели такие – что импотент у ладанки: святые поневоле. В силу отсутствия характера, куража или юности, но всякий раз гнусно-вежливые и обязательно трусоватые – как-никак у постоянного гостя не стащат, надо думать, бумажник, медикаментами не накачают и не проломят впопыхах голову. Уж коли идёшь за продажной симпатией, действуй по праву силы, а не штудируй Интернет, вздрагивая от шороха за углом. Девки – уменьшительно-ласкательное от слова «ассортимент» – такие заведения, наоборот, ценили, и все поголовно стремились туда попасть. Тепло, сухо, не надо никуда ездить, и никто ничего не порвёт. «Как-то чересчур отрицания для единственного предложения», – презрительно бросала в ответ поклонница на тот момент Шолохова, спеша возвратиться к сцене расстрела Петра.

Желание, эротизм угадывались ею безошибочно теперь всюду, не исключая и печатное наследие, коего только на языке Брокгауза и Эфрона лет так на пять с лихвой непрерывного досуга. «А уж кобели они все, от мала до велика», – имея в виду классиков, ставила в глазах коллег неистребимый диагноз всей мужской братии. К мнению Мало ’й, так уважительно, дабы подчеркнуть юный возраст – при прочих равных первейшее достоинство шлюхи – охотно прислушивались, ибо оказалась она удачливее, мудрее, образованнее остальных. И даже физически сильнее. Поначалу случился рядовой в коллективе конфликт, и нежная пугливая нимфетка, вдруг превратившись в фурию ростом метр восемьдесят два, так отработала по почкам и сопредельным площадям зарвавшуюся старожилку, что та затем ещё трое суток боялась пить, столь адскую боль причиняло пострадавшей банальное мочеиспускание.