Исаак Ландауэр - Шизофрения. Том 2

– Я бы на твоём месте упал бы папе в ноги и, рыдая, сообщил родителю, что вижу себя исключительно художником, на фотографа твой вряд ли бы клюнул, и чувство прекрасного во мне затмевает все позывы к карьере и самоутверждению. Далее попросил бы прикупить себе хорошенькую виллу на каком-нибудь недорогом богатом круглый год развлечениями острове вроде Доминиканы и, получив хорошее содержание, дожил бы чистым Oбломовым до самой старости, чтобы умереть в постели с несколькими симпатичными мулатками, подбрасывая сердобольному родителю скупленные за копейки полотна местных творцов: ещё, глядишь, и коллекцию бы хорошую на старости лет собрал. И никогда, повторюсь, никогда не вернулся бы на нашу долбаную Родину, – почти уже со злостью закончил Михаил.

– Так что тебе мешало совершить всё это, но только с небольшим опозданием? С твоей карьерой и откатами к тридцати пяти, ну, может, чуть попозже обзавёлся бы парой московских хат на окраине, которые можно сдать, насобирал бы сумму не на виллу, конечно, но на свой домик в тихом месте – и вперёд: на местном климате быстро поправился бы и дожил, как пить дать, до ста лет в самом что ни на есть девичье-мулатском обществе. А стало бы скучно – завёл бы там свой маленький бизнес, вон хотя бы бордель.

– Теперь уже не получится, – грустно реагировал несостоявшийся сутенёр, – и дело не в том, чем мы сейчас уже занимаемся. Когда живёшь долго в такой стране, как наша, в какой-то момент проходишь точку невозврата, которая и есть основа нашего оголтелого патриотизма: тебе везде становится решительно скучно, потому что нигде в мире нельзя получить столько эмоций и воплотить столько фантазий без существенного риска для жизни. Тут ведь уникальная, по сути, модель: с одной стороны, живёшь в более-менее цивилизованном государстве с разваливающейся, но вполне исправно функционирующей инфраструктурой, а с другой, за своим личным забором ты являешься безраздельным властелином всего сущего, и закону нет до тебя совершенно никакого дела, потому что обществу плевать, что у тебя там происходит, до тех пор, покуда это его непосредственно не касается. Сие есть свобода особенная: ты своим холопам хозяин, будь то жена или дети, а если поумнее окажется соотечественник, то заманит к себе на участок пару безродных узбеков, организует маленький подпольный гешефт, производство какой-нибудь ликвидной дряни, вроде мебели ручной работы, и вообще красота. Много ли нужно, чтобы прокормить такой персонал, зато какое удовольствие пойти утром посмотреть, как там людишки твои копошатся. Твои, понимаешь, собственные. Это всего лишь один пример, как можно реализовать здесь любые, самые больные желания, тут рай для любого предприимчивого человека.

– Может быть, ты и прав, – ответил Сергей задумчиво, – только как-то совсем грустно становится от такой вот действительности. Выходит, ни на что совершенно мы, как нация, уже не способны.

– Как нация – да, мы давно прошли фазу подъёма и перегорели в коммунистическом пожаре, но остались ещё и иные, не менее полезные свойства отечественного организма, на которых можно выстроить очень многое.

– А именно?

– Здесь тебе лучше в самом себе покопаться. Такие вещи на веру принимать нельзя, их нужно прочувствовать, иначе никогда не сможешь ими управлять. А тем более направлять, – добавил после небольшой паузы Михаил, – нам ещё долго ехать?

– Минут пятнадцать-двадцать, не больше, после того, как свернули с трассы. Хорошо, что снега ещё нет, здесь не всегда хорошо чистят, бывали случаи, что приходилось бросать машину у какого-нибудь магазина на полдороге и вызывать местное такси «УАЗик», так прямо и называется. И, кстати, чтобы местные из зависти или ещё почему хотя бы колёса спустили – ни разу. Знаешь, мне вот кажется, что наиболее развращающее действие на русского человека оказывает именно город, или там посёлок, то есть место, где отсутствует обычный труд на земле. Я здесь как-то застрял в снегу и остановил проезжавший рейсовый автобус, который меня вытащил. Даю ему за помощь пятьсот рублей, на что водитель мне отвечает, что у него нет сдачи: это, мол, стоит только стольник, то есть цена бутылки водки в деревенском магазине. Говорю ему, что мелочи нет, бери уж, спасибо, что вытащил, но он-таки упёрся и не взял. Я предложил разменять в магазине, но у того пассажиры и какой-никакой график, и без того задержался, так что спаситель мой только рукой и махнул.

– Так и укатил?

– Именно. Без всяких, что называется, обид. Не сомневаюсь, что и в другой бы раз так же вытащил, а ведь это сто с небольшим километров от Москвы, но там, где земля, наш человек становится чем-то особенным. Никогда всерьёз не думал, что эта воспетая крестьянская мудрость существует где-то, кроме как на страницах романов, но имел случай лично убедиться: однажды у Андрея зимой, ночью, в минус двадцать с гаком что-то случилось в водопроводом люке, и позвал он местного умельца на помощь. Разгрёб тот снег, надел рыбацкие сапоги и на глубине двух метров, где уже не промерзает, стоя по пояс в ледяной воде и погружая в неё же руки ниже локтей, так что голову приходилось выворачивать, чтобы уж совсем не нырнуть, полчаса где-то без перерыва там что-то латал. Друг мой уже попривык к деревенской суровой действительности, а потому держался вполне: ключи подавал, бегал, за чем попросят, и так далее, а у меня через десять минут от одного вида этого водолаза зубы начали стучать от холода. Стыдно даже стало, думаю, здоровый же, молодой ещё и решил потому достоять до конца, хотя толку от моегo присутствия решительно никакого. Всё в результате сделали, потому что русскому мужику, если приспичит, то и на законы физики начхать, а тут всего лишь лёгкий морозец. Не знаю, как они там рассчитывались, но только Андрей сказал ему напоследок полусерьёзно-полушутя, что благодаря таким, как он, мы, наверное, немцев во Второй мировой и победили. А этот деревенский Kулибин нам на это отвечает со спокойной такой рассудительностью, что лучше бы уж проиграли, глядишь, сейчас жили бы как люди. Ты подумай, речь не о том, верно это или нет, но ему за пятьдесят, образование девять классов, большую часть жизни хавал советскую пропаганду из ящика, где всех каналов было два: первый и второй, а хоть бы и сейчас их десятки, но со всех федеральных ему ура-патриоты без устали мозги промывают, и вот через всё это он вынес девственно нетронутым своё личное собственное мнение. Предположим, конечно, он это где-то мог и услышать, но ведь осмыслил же, переварил и впитал, несмотря на мощнейшее информационное противодействие. Вот где основательность, ум, не без хитрецы, конечно, но не злобной, а той, которой самая жизнь учит. Он в истории плавает, как мы с тобой в астрофизике – где-то когда-то слышали, но тем не менее здравое зерно в нём понимает, как минимум, очевидное: если мы всё так же живём в дерьме, а побеждённые фашисты нам составы для гордости отечественных скоростных дорог поставляют, значит, не всё так однозначно. И вот попробуй такого сбить с насиженной точки зрения, при том что любым городским Ваней, хоть бы и его ровесником, можно крутить, как ни заблагорассудится, даже если в активе у тебя убогая агитационная машина Едра, и тот под водочку, но схавает, а этот – никогда.