Исаак Ландауэр - Шизофрения. Том 2

Михаил ощущал себя во власти приятного мягкого порогового состояния между относительной трезвостью и приличным опьянением: как будто сидишь на парапете и слегка раскачиваешься, чтобы чувство опасности приятно щекотало нервы и разгоняло по венам адреналин, но при этом стараешься не забыться совсем, потому что снизу тебе всё-таки мило улыбается смерть, готовая при случае размазать твои мозги по гостеприимному асфальту.

– Или, может быть, Вы другого мнения? – качнулся он чуть-чуть в сторону бездны, предлагая, так сказать, открыть дискуссию.

– Я лично против всей этой метафизики, – реагировал Сергей, – есть задача, есть подходящее средство для её выполнения, и мне лично это нравится и подходит, а общаться с космосом как-то не тянет. Вполне допускаю, что это нужно, если таким образом получается выстроить модель последующих действий, но лезть в это не хочу. Да и вряд ли, думаю, меня привлекли для теоретических изысканий, но скорее – как именно грубое практическое звено, так что позвольте, господин революционер, мне таковым оставаться и не соблазняйте мой разум прелестью рассуждений, – он проговорил это спокойно, без эмоций, что разительно отличалось от всех предшествовавших бесед на тему деятельности группы.

– Постарайся по возможности обходиться без этой пошлости, революционер, – только и ответил Михаил, неприятно поражённый случившейся переменой в отношении партнера к тому, что должно было, как минимум, занимать большую часть его сознания, впрочем, здесь вступал в силу тот же фактор бездеятельности, а поскольку непосредственно в данный момент поделать с этим ничего было нельзя, следовало как можно быстрее выбросить из головы ненужное беспокойство и переключиться на что-нибудь исключительно положительное, – пока дожидался тебя, видел Дашу, с которой ты познакомил меня вчера вечером.

– Да, оказалось, мы с ней старые почти что приятели, но я её раньше избегал: не люблю девушек нашего круга, особенно если симпатичных – устаёшь от их непрекращающегося самолюбования. Тут схема та же: им лучше всего подходят смазливые мальчики из низов, мечтающие охмурить богатенькую дочку и, поставив в паспорт штамп, обеспечить себе безбедное праздное существование. Надо сказать, что срабатывает, конечно, чаще, чем у таких же баб, но, в общем, всё же крайне редко. Да и любимое чадо у папы всегда остаётся прежде всего избалованным ребёнком, он не спешит, как в случае с сыном, видеть в ней взрослого самодостаточного человека, скорее наоборот, как можно дольше играет в дочки-матери, так что и мужа её рассматривает, прежде всего, как очередное средство развлечения. Я знал случай, когда одна такая девочка, располнев после родов, сдуру пожаловалась папаше, что дражайший супруг к ней в постели охладел, так тот, благо носил хорошие погоны и разговаривать с подведомственным населением умел, завёз его силами вверенного подразделения в соответствующего вида подвал, где излишне фригидного мальчика слегка отделали и объяснили, что либо он вопреки страху потери зрения начнет жрать виагру и таким образом удовлетворительно выполнять минимум дважды в сутки супружеские обязанности, либо ему эти самые глаза вырежут на фиг, а тело в соседнем лесочке закопают: и тогда повздыхает юная вдова, похудеет в хорошей израильской клинике и найдёт себе нового мужа, посвежее и не такого избалованного. Про то, чтобы изменить – тут, понятно, речи вообще не идёт, могут запросто в самом прямом смысле оставить без мужского достоинства, такой вот добровольно-принудительный целибат.

– И неужели много находится желающих на таких условиях жениться?

– Более чем. Ты пойми, мужчина, всерьёз стремящийся занять место зависимого от чужой воли почти домашнего животного, сам по себе должен быть не семи пядей во лбу. Если мордашкой вышел, то чтобы составить чьё-то счастье, ему нужно приодеться слегка, хорошо подстричься и пролезть в хороший клуб: последнее и есть самое сложное. Время сейчас не то, богатые невесты книжек не читают и поражать их воображение не нужно, если и вовсе не вредно. Ты должен хорошо с ней смотреться и уметь развеселить, что нетрудно, если благодаря финансовой состоятельности набор инструментов весьма обширный. Те, что поумнее, выбирают девочек поплоше и не больно симпатичных, и вот здесь уже совсем не глупый расчёт: такая запросто влюбится в него без памяти, будет всю жизнь терпеть его блядство, но моралиста-отца к нему на пушечный выстрел не подпустит. Опять же при хороших деньгах да без забот такой мужик и в пятьдесят будет выглядеть как изнеженный мальчик, а к тому времени отец семейства если дуба и не даст, то волей-неволей озадачится судьбой детишек и появившихся внуков, так что и супругу чего-нибудь да перепадёт. На мой лично взгляд, не такой уж и глупый выбор: заткнуть за пояс жену и за её же счёт ни в чём себе не отказывать. А сделать Дон Жуана можно почти из любого: даже тебе – немного похудеть да обзавестись хорошими шмотками, и дело пойдёт, опять же и для карьеры было бы полезно, вот только пить нужно будет в таком случае бросить; существенно ограничить хотя бы.

– Тогда я воздержусь, – засмеялся Михаил, – потом – всегда приятнее ни от кого не зависеть и никому не быть обязанным. Пусть немного, но уж точно моё, а не папино, женино или дядино.

– А вот это, по-моему, фикция. Ты всегда будешь зависеть от работодателя, начальника, конъюнктуры на рынке и тысячи других факторов. Так не лучше ли, один раз поднатужившись, подмять под себя жаждущую любви девочку и больше не заботиться ни о каких проблемах?

– Ощущение, будто меня агитируют. Но здесь уже ты не прав: с определённого момента, имея в активе образование, опыт работы и MBA, сотрудник всегда пристроится в другое место.

– Если только ему меньше сорока лет.

– Да, пожалуй, не поспоришь. Для владельца папиного бизнеса ты неплохо осведомлён о непростой судьбе офисного планктона.

– Мне же, так или иначе, приходится им руководить. К тому же была у меня одно время идеалистическая мысль добиться всего самому.

– Так почему же не добился?

– Это же полумера. Всё равно я прекрасно сознавал, что, как единственный ребёнок, получу со временем отцовский бизнес, так не лучше ли вникать понемногу в это, чем просиживать штаны в офисе. Иначе после того как отец отошёл бы от дел, я по дурости и незнанию растерял бы больше, чем смог заработать самым что ни на есть самоотверженным трудом. Опять же фора мне дана была хорошая: с моим образованием и лондонским акцентом любой иностранец считал бы меня за своего, а это, как ты понимаешь, фактор поважнее служебного рвения. Как-то противоестественно, куда ни шло, если бы мне хотелось доказать кому-то или себе что-то, но так ведь нет же. А без этого банально лень, если уж совсем откровенно. А ты бы на моём месте как поступил?