Исаак Ландауэр - Шизофрения. Том 2

– Может быть, это интересная заслуживающая внимания мысль, а может – ты просто самый банальный социопат, никак не пойму. Как иронично тонка бывает грань между идеей и безумием, – пока они разговаривали, кучевые облака сплошным устрашающим месивом затянули небо. Это была не однородная жиденькая плёнка, препятствующая проникновению солнечных лучей, а будто миллионы тонн тяжёлой белой массы вот-вот готовы были обрушиться на землю, так низко, казалось, они опустились. Двигаясь с большой скоростью, на мгновение, время от времени давая выглянуть солнцу, они напоминали тучи озлобленных гуннов, сметающих всё на своем пути. Михаил невольно увлёкся этой картиной и, повернувшись теперь к небу, наслаждался, будто разворачивающейся битвой, предоставив собеседников самим себе, а вскоре и вовсе забыл о них, перестав прислушиваться к затихающему разговору. Природа, её волнующая сила влекла его к себе своей очевидностью, с которой некому было не то что соревноваться, а даже просто поспорить или усомниться в её первичности.

Он вдруг будто проснулся от того, что Андрей сильно хлестал его по щекам.

– Слава богу, очнулся. Ты меня порядком напугал: в какой-то момент просто ушёл в себя, вперился в небо и только и делал, что медленно так водил головой туда-сюда. С тобой такое часто случается? Я раньше никогда с подобным не сталкивался, да и не слышал ни от кого.

Весьма радушно попрощавшись с хозяином дома, гости отправились в обратное путешествие, захватив трёхлитровую банку парного молока и с килограмм домашнего творога: никто из них не питал особенной слабости к натуральным продуктам, но обижать помешанного на здоровой пище Андрея не хотелось, а потому, слегка для вида повздорив, кому что достанется, они сложили особо ценный груз в багажник и не спеша поехали. На ближайшей заправке, впрочем, Сергей остановился и выбросил деревенские сокровища в ближайшую урну, не забыв прокомментировать свой поступок:

– Сколько ни пробовал, не могу есть: слишком отдаёт коровой – наверное, издержки городской диеты. Ты, полагаю, тоже не претендуешь?

– Совершенно верно. Я вообще не разделяю всю эту истерию вокруг биологической еды: человеческая особь на том и держится, что лучше всех других животных приспосабливается к меняющимся условиям жизни, так какого лешего мне обманывать свою ДНК, внушая, что мы с ней до сих пор тихо и мирно живём на заре истории человечества: неровен час поверит и выключит защиту.

– Только Андрею этого не говори: он интересный тип и хороший собеседник, но здесь только дай ему повод, и рот не закроет два часа, а тогда – хоть давись, но ешь, и нахваливая, иначе вообще не замолкнет. Такие вот перлы, эти философы: одной ногой то ли в космосе, то ли в могиле, а о брюхе думает так, будто сто лет собрался жить.

– Ну так и не стеснялся бы, сказал ему.

– Говорил. Уверяет, что полученная промышленным способом еда засоряет не только пищеварительную систему – всю начисто карму, или что там ещё. Но при этом, скотина, хрен когда себе откажет во французском вине, сыре и прочей заморской плесени; как-то очень избирательно он борется за чистоту души.

Как всякий человек с задатками характера, Михаил не любил в окружающих, а тем более друзьях нерешительности, справедливо признавая её за слабость. Сидевший по левую руку Сергей явно не находил себе места, опасаясь молчания, но в то же время боясь коснуться в разговоре того единственного, что заслуживало внимания по результатам их поездки. В принципе, ничего сверхъестественного не произошло, обычное выяснение отношений двух мужчин, одному из которых понадобилось зайти чуть дальше, чтобы разрешить мучившие его сомнения или ответить на важный вопрос, и Михаил охотно снял бы лишний груз с души товарища, если бы тот не вёл себя как нашкодившая протрезвевшая баба. Ему лично такой формат общения очень даже был впору, потому что хотя и с известной долей риска, но зато раз и навсегда расставлял все точки над i: в конкретном случае доказал способность одного из членов группы к решительным действиям и, быть может, навсегда похоронил образ избалованного белоручки-спонсора. Ленивый, как казалось, барчук оказался вполне ничего себе мужчиной, в меру решительным и если нужно коварным, чтобы продумать и осуществить жестокий замысел, не испытывая лишних мук совести. Приятно грело и сознание того, что Сергей не пошёл по пути наименьшего сопротивления, банально заказав разочаровавшего его товарища, но предпочёл сделать все лично, не гнушаясь запачкать руки кровью и не страшась лицезреть в перспективе бессонными ночами надоедливый призрак. Достойный поступок, которого нечего было стыдиться, тем более что, передумав в последний момент и остановив на полпути задуманное, он подвергал серьёзной опасности уже себя самого, но раз пошёл на это, значит, что-то важное замаячило для него впереди, ради чего не страшным сделалось и рискнуть при случае жизнью, так чего же ещё оставалось желать лидеру группы, получившему из сомневающегося, пресыщенного золотого мальчика проверенного делом мужчину, решившего пойти с ним до конца. «Впрочем, быть может, так оно и к лучшему, – успокоил себя Михаил, – кашу маслом не испортишь: если к преданности идее добавится ещё чувство вины и благодарности, хуже точно не будет. Пусть, в конце концов, и помучается малость, тоже ведь никогда не повредит».

Он решил не возвращаться более к произошедшему на выходных, как иногда годами успешно замалчивается между близкими людьми нечто, ставящее под сомнение порядочность одного из них. При желании не так уж и сложно стереть что-то из памяти, любой многократно и успешно проделывал это, когда требовалось выбросить из сознания очередной малоприятный эпизод, но лишь дело коснётся другого, и трагедия часто становится неразрешимой уже потому, что приносить жертвы во имя себя любимого время от времени необходимо и полезно, но наступать на собственное эго ради кого-то ещё подчас оказывается сущей пыткой. Интересы дела, впрочем, определяли дальнейший императив поведения: без предисловий вернуться к обсуждению чего угодно, связанного с деятельностью организации, и таким образом дать понять несчастному, что данный этап отношений официально считается пройденным. Приготовившись выхватить первую попавшуюся относительно удачную мысль, он уже собрался говорить, но Сергей опередил его:

– Ты не думал о том, что, следуя нашей, – осторожно начал и, не увидев на лице Михаила порицания, продолжил он, – модели получается, что ты, к примеру, нужен государственной машине не меньше, чем она тебе. У нас вполне самая искренняя любовь может выйти. Мы для системы враг, цель, на которую можно направить всю мощь бюрократии, не тратясь на коррупционные издержки, в любом другом случае пожирающие восемь десятых направленной энергии: с нами они будут бороться не для вида, тут не до освоения бюджетов, речь будет идти об их собственном выживании, в самом прямом смысле. Сила и непредсказуемость дубины народного гнева в сочетании с холодным разумом хорошо организованной террористической машины, тут о милой сердцу личной жопе речь идёт, о любимых жёнах и детишках, как уж здесь не стряхнуть с себя закостенелость да не взяться всерьёз за дело. Санитары леса мы будем, и главный лесник нам, может, за это ещё спасибо скажет, тем более что лично его при каком угодно финансировании вряд ли достать удастся, да и не нужно это тебе, а ну как взаправду гаранта конституции свалим – и тогда привет: неровен час, подкинут нам друзья из-за океана ударную дозу демократии и свободы, с кем тогда бороться и воевать прикажешь? – Сергей был похож на пьяного, спешащего на развязавшемся языке высказать то, в чём, может, и сам сомневался, а потому держал до случая при себе. Он был не из тех, кто привык опасаться или, тем более, бояться, а потому решил, азарта ради, подбросить для щекотливого разговора именно противоречивую мысль, чтобы, покидавшись ею как волейбольным мячом с соперником, выяснить настроение последнего. Возможно, и права была одна из многих промелькнувших в его постели девушек, утверждавшая, что в основе каждого его действия, так или иначе, лежит подсознательное желание развлечься или, как минимум, развеять скуку.