Иван Быков - Сказки фея Ерофея

Ветер давно уже разогнал не только туман, но и дождевые тучи. Мрачный фронт размытой полосой закрывал полнеба на Востоке, над морем. Другая же половина неба была чиста, промытый ливнем воздух был прозрачен и свеж, месяц постепенно обретал вечернюю яркость, а звезды вот-вот готовились приступить к вечному ночному служению. Антон положил черпак на крыльцо и закинул руки за спину.

Вообще-то, сегодня в планах были друзья. Еще со вчерашнего дня о сегодняшнем веселии, свободном от родительского внимания, было говорено-переговорено по телефону и в сетях. Компания собиралась заводная, и Антон даже переживал, что отец все-таки обнаружит недостачу на винных полках.

Но дождь изменил планы. Кто-то хриплым голосом сообщил, что простыл и приехать не сможет, кого-то не отпустили родители в такую погоду. Одни отказывались добираться на маршрутке за город, потому как старшее поколение отменило доставку на комфортных семейных авто; другим Антон сам написал, что беспечный разгул не состоится в виду отсутствия полномочного кворума. При этом Антон немного слукавил: ну, не мог он как хозяин принимать сегодня гостей – по состоянию здоровья. А если представить себе день завтрашний, с мытьем посуды и метением полов…

Нынче Антон стоял на крыльце, трепал меж ушей сытого пса и в который раз счастливо благодарил себя за благоразумие. Как здорово, что есть друзья, и как хорошо, что они сегодня не здесь. А вот первая звезда уже здесь, над головой. Антон неожиданно для самого себя и для пса Ерофея продекламировал:

Эти строки проявились в памяти так же, как месяц проявлялся теперь в вечернем небе.

– Откуда это? – спросил Антон вслух.

– Из новеллы Альфреда Бестера, – ответил пес.

– И что это за звездочка? – спросил Антон по инерции.

– Это не звездочка, – пояснил пес. – Это Венера. Вторая планета солнечной системы.

– Вторая планета, – согласился Антон. И наконец посмотрел на собаку. Посмотрел почти без удивления.

Антону было всего пятнадцать. Мир вокруг еще не обрел взрослых смыслов и лаконичной законченной сжатости. Для взрослого человека окружающее пространство – это высказанное вслух слово, наделенное грамматической формой и лексическим значением. Для Антона все, что приходило извне, представлялось ирландским рагу из нечетких замыслов и обрывков еще не оформившихся мыслей. Мир был тем самым ирландским рагу, которое готовили герои повести Джерома Клапки Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Будничные и праздничные события, слова и поступки знакомых и незнакомых людей падали в котел сознания, как ингредиенты этого неаппетитного блюда: неочищенные картофелины, капуста и горох, объедки из всевозможных корзин, полпирога со свининой и разбитые яйца, кусок холодной вареной грудинки и полбанки консервированной лососины.

Внезапно заговоривший пес оказался всего лишь новой рецептурной составляющей в житейской стряпне. Например, дохлой водяной крысой, что притащил Монморенси. Даже у трех солидных англичан возник спор, стоит ли пускать крысу в дело: «Гаррис сказал, почему бы и нет, если смешать ее со всем остальным, каждая мелочь может пригодиться. Но Джордж сослался на прецедент: он никогда не слышал, чтобы в ирландское рагу клали водяных крыс, и предпочитает воздержаться от опытов».

Что тогда ответил Гаррис? А Гаррис оказался философом. Он заметил, что если никогда не испытывать ничего нового, то будет невозможно узнать, хорошо оно или плохо. Что же такое говорящий пес, созерцающий в вечернем небе пробуждение Венеры, второй планеты солнечной системы? Всего лишь «новое блюдо, не похожее вкусом ни на какое другое». И Антон решил не ссылаться на прецеденты и положить водяную крысу в ирландское рагу – признать говорящего маламута пусть и удивительным, но все же вполне материальным артефактом окружающей действительности. Ведь «каждая мелочь может пригодиться».

– Вторая планета, – повторил Антон. – А ты откуда знаешь? Ты же собака.

– Собака, – согласился пес, – но еще я, в некотором роде, фей. По совместительству. А мы, феи, знаем многое.

– Ты – фея? – улыбнулся Антон.

– Фей, – быстро поправил пес, но все же, изогнув мощную лохматую шею, заглянул себе промеж задних лап. – Точно фей! – провозгласил громко и уверенно. – Фей-кобель! В смысле, самец, – добавил для «авторитету».

– А разве бывают феи… самцы? – осторожно спросил Антон. Юный хозяин все еще приноравливался к новой неожиданной роли своего питомца. Если бы Ерофей сейчас протяжно завыл на близкую луну или добродушно гавкнул в ответ, Антон бы вздохнул спокойно и продолжил считать пробуждающиеся в вечернем небе звезды. Но Ерофей не заскулил и не гавкнул; он ответил – очень медленно и торжественно:

– Мы, феи, – это ожившие выдохи Природы.

– Может, духи Природы? – уточнил Антон. Слово «Природа» Антон попытался произнести с таким же пиететом, как и говорящий пес.

Ерофей покосился на хозяина прищуренным глазом – с явной укоризной. Разве можно перечить феям? Тем более самцам?

– Выдохи, – объявил пес тоном, не терпящим возражений. Помолчал, а потом добавил:

– Иногда Природа согревает своим дыханием хорошее место или хорошего человека. Мы, феи, и есть тот самый согревающий выдох Природы. Это награда! Или наказание! – при последних словах Ерофей настороженно и внимательно посмотрел на юношу: проникся ли он, понял ли, что говорящий пес на крыльце дома – это редкая награда Природы. Или ее суровая кара. Юноша понял. Юноша даже кивнул в знак того, что понял. Ерофей важно кивнул в ответ.

– А ты – награда или наказание? – спросил Антон тревожно.

– Скорее, награда, – ответил фей, немного подумав. – Но нельзя быть уверенными на все сто. Тут уж как пойдет.

– Ты – награда мне? Или дому? – с деланым равнодушием спросил Антон.

– А есть разница? – пес будто бы пожал плечами.

– Никакой, – соврал Антон, но тут же поправился:

– Интересно же знать, это я такой человек замечательный, что удостоился подарка, или это наш дом в целом заработал себе личного genius loci.

Антону когда-то давно отец рассказывал о том, что некоторые места на Земле оберегают незримые покровители, «genius loci», «духи места». Отец вообще много рассказывал своему сыну. Нестор Иванович долгое время работал в школе учителем истории, так что Антон еще и читать не умел, а уже столько всего мог поведать о серебряных щитах Македонского и скандинавских берсерках, о слонах Ганнибала и легионах Цезаря, о казачьих лавах и тевтонской «свинье», о фрегатах Петра I и галеонах Непобедимой армады, о… Да мало ли? Молоденькие воспитательницы в детском саду тихо млели, когда пятилетний Антоша, живо жестикулируя, бегая из стороны в сторону, подпрыгивая и корча гримасы, эмоционально пересказывал (конечно же, с дополнениями, изменениями и новыми красками) все то, что слышал от папы перед сном. Воспитательницы млели, хвалили замечательного отца и, загадочно улыбаясь, провожали Нестора Ивановича долгими взглядами, когда он вел за руку сына домой.