Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том четвертый. Рассказы

– Ты, говорил я, соседушка, никак спятил? Оберет, как липку, да ещё и самого выгонит, на кой ляд тебе она, когда ты уж старый совсем, ей же молодой нужен! Это я его после больницы ещё спрашивал, аж давно.

И знаешь, что он мне объявил? Всё же он, должно быть, уже тогда маленько на голову слабел: «Мы, говорит, вчера по ягоду с Наташей – это с ней, значит, – показал через плечо на дверь Петро – ходили. А и верно, потому что я приходил его позвать, а во дворе одна Жучка. Ещё подумал: и куда его понесло? То с утра всё стучал топором. Видал, дом-то как обновил, вроде сто лет жить собирался. Вот и говорит: ходили мы по ягоду. А это знаешь, теперь где? Аж во второй делянке. Может, помнишь? – спросил у Геннадия Петро – Петрович и говорит, – прошли за пашни, а там опять бугры зеленые да березняк и там земляника-ягода. А сам смеётся весело. Думаю: от бражки, может, окосел, а он чудно и говорит: «Я, – говорит, – вот последнее время всё смерти боялся. Не того, что в землю, в пустоту, закопают. А пустота, оказывается, просто во мне внутри жила. Ну а теперь вот и не жалко помирать. Это, – говорит, – как на покосе много работаешь, устанешь, потом из кринки напьешься досыта, аж по лицу потечёт, и всё пил бы и пил, – вода такой сладкой кажется».

А Геннадий Дмитриевич думал о том, что совсем об отце, о его жизни не знал он ничего. Не знал и не узнает никогда о том, как сошелся старик с этой молодайкой. Да, собственно, зачем ему всё это, удивлялся он про себя. Отчего соседу все слова отцовские помнить, а будто знал, что пригодится ему всё это рассказать.

– А вообще-то отец твой мужик был мировой, уважал его народ. Очень уважал… – продолжал Петро.

…А было так: «После болезни повадился он, Дмитрий Петрович, ходить к соседям, к старикам учителям, где эта НаталЯ жила. И однажды застал он у стариков Наталью одну. Вошёл, когда она пол мыла босиком. В коротком розовом платьице. Наталья не разогнулась, думала, может кто из хозяев, выпячивая всю «фигуру» свою. Когда заметила, пружинно выпрямилась, тряпка в одной руке, другой лицо отерла и платьишко стала одергивать. В шейный вырез сунула палец и кверху материю потянула, но глубокую ложбинку, розоватую не прикрыла. Сильнее надулось на груди, на боках кругло натянулось платье. Засовестилась.

– Чего же ты, Петрович, молчком? —

В платье этом, ну прямо девочка молоденькая, и краска в лице от растерянности.

– Проходи уж, проходи, потом подотру, – пригласила она, когда Дмитрий Петрович за дверную ручку взялся выходить. – посиди со мной, поговори. Аль тоже боишься? – И засмеялась. – Не бойся! Давай-ка лучше сигаретку выкурим, пока моих хозяев нету. При них-то прячусь, бабка не любит. Она у меня совсем обезручела, сокрушалась Наталья, как о родной, – Вчера уж и парила её в баньке, и жиром растирала, а сегодня уехали вот в город в больницу; добрая она, всё: доченька да доченька…

– Так-то и будешь по чужим домам всю жизнь? – спросил Дмитрий Петрович. Он осторожно прошёл от порога и присел на подставленную Натальей табуретку, которую та предварительно отерла.

– А чего мне? – Наталья присела напротив Дмитрия Петровича на сундук у порога. – Птица вольная —

– Сорока вон тоже вольная птица —

– По мне лучше уж сорокой. Сосед твой всё синичек ловит по рублю за штуку продаёт, на бутылку набирает, а сорок-то не ловят и не продают! —

– А как же ты всё ж без мужика в такой поре живешь, Наталья? —

– Почто это так думаешь? Вон в Юрдуре, да хоть в Изи-уреме спроси, каждая собака, и та знает про моих мужиков. —

– Я про другое. – Дмитрий Петрович сидел, опершись на свою палку. – На улице чего не наговорят. Слышал даже, будто ты в магазине недостачу сделала. —

– Почему это будто? Айда продавщицам – тащи сколько влезет, обсчитывай, а другим нельзя? – обозлились – вот и наговаривают. —

– Да брось ты на себя наговаривать. И чего сплетни собираешь… —

– Я чего пришёл. Вот ты приходишь убирать… Что тебе у стариков то делать, и к ним также можешь приходить. Шла бы ты ко мне жить? Не всё ли равно тебе где? У меня свободно.

Наталья поморгала недоумевающе. Почему-то все огладывать начала в комнате, взглядом чтобы не встретиться с Дмитрием Петровичем. Такой оборот дела прямо огорошил её.

– Как же мне тебя понимать. Петрович? – Я к тебе по-простому. Можно сказать, а ты вон как поворачиваешь. Что же ты, в полюбовницы надумал взять? – тут уж совсем разозлилась. – А вдруг не справишься? —

– Да как у тебя язык поворачивается, Наталья? – зашипел Петрович – видать полюбил я тебя. —

– Да за что? – Наталья только рукой махнула: дескать уйди. Петрович ушел. А она проплакала весь день.

Но когда приехали из города старики учителя на другой же день пришел. Сели за стол, и объявил, что просит он Наталью Никитичну выйти за него замуж. Когда он осторожно, нога-то у него не гнется, вел её по улице к своему дому, все соседи высыпали на улицу. И стыдно, и горько, и радостно было Наталье. Она поднялась быстро. Хозяйкой оказалась умелой, а с работы Дмитрий Петрович её рассчитал. Стали они жить на его заработки: он печником так и работал по деревням. Да и в колхозе везде на фермах печи перекладывал и так далее.

Соседи судили, рядили, её осуждали. Его жалели, словом, по-соседски перемывали им косточки. Ах как она не соглашалась, уговаривала, но Дмитрий Петрович все-таки настоял на своём, и они сходили в ЗАГС, в район, купили кольца, созвали соседей и праздновали свадьбу настоящую.

И пили соседи вино, и кричали горько, а они улыбались и целовались.

Она любила слушать его тихие слова, уложив голову на его плечо, когда они весенними вечерами после дневной работы сидели на крыльце. Днем они обшивали заново дом.

– Будет он у нас с тобой как игрушка. – говорил Дмитрий Петрович. А еще он придумал сходить за рябиной. И объяснил, указывая на две рябины, растущие в палисаднике всем деревенским на обозрение: одна была посажена, когда они поженились с первой женой, а вторая, когда сын родился, – и вот они стоят высокие уже и дают так много ягод, что он настойку делает из них. Она и зимой его согревает, и не даёт забыть.

– Надо бы и другое деревце посадить – в нашу честь, а? Завтра сходим. Вроде выходного у нас выйдет.

Они долго шли через овраг, поднимались в гору, опускались опять в другой овраг, пока не пришли в перелесок, где росли высокие красноствольные деревья. Дмитрий Петрович облюбовал отросток-прутик ростом чуть повыше его. Аккуратно, не повредить бы корни, выкопал, и обратную дорогу они несли его по очереди. Отдыхали, напившись воды из родника в одном из оврагов.

Геннадий Дмитриевич приехал на другой день, когда рябину посадили. Тогда вышел у них крупный крутой разговор с отцом. С тех пор полтора года, если не больше, как они поругались из-за Натальи, они и не виделись.