Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том пятый. Рассказы

Уже под утро, во второй половине ночи, утомленный организм человека впадает в пограничное состояние между сном и реальностью. Он не спит, а находится в дреме, в полузабытье: когда знает, что не спит, но видит сны, в которых прошлое воспоминание, вырываясь в сознание на первый план, перемешивается причудливым образом.

_________________________

Сон.

Огни-отражения в окнах домов потускнели и остались в стороне позади, когда Романыч вышел из поселка. Впереди же, на поля опускался легкий туман, где темнел и проглядывался вдалеке темный лес. Солнце уже пряталось за лесом и на полях цветущей ржи растянулись вечерние тени. Дорога сквозь поле проходила вглубь леса, он начинался с ельника. С обеих сторон ряды тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как две сплошные стены, образуя мрачную красивую аллею. В ельнике было тихо, темно, и только высоко над землей в вершинах, кое-где дрожал яркий золотой свет последних лучей заходящего солнца, и он переливался радугой в паутинных сетях. Потом дорога поворачивала, вдруг, сразу, в светлую березовую рощу. Розовые и белые стволы окрашенные закатом и черные тени, казалось, теперь, жили своей особой жизнью, непонятной, но близкой человеку.

Дорога от поселка шла по песку, и быстрым шагом по ней идти было нельзя, ноги увязали в песке. Природа вокруг молчала, радости не было, как днем при гомоне птиц, возможно, всё готовилось к ночи, но все вокруг было приветливо, молодо, так близко, всё – и деревья, и небо, и даже светлая как будто прозрачная луна в темнеющем небе востока, и хотелось думать, что так будет всегда.

Абсолютной тишины однако не было, вскоре Романыч услышал нечто вроде громкой барабанной дроби. Это токует дятел: самец петь не умеет и привлекает самку, стуча клювом по сухому дереву. Во всякое время года присутствие дятла выдает и его громкий крик: «кек-кек». Среди берез стояли погибшие сухие стволы, и на глаза попался большой пестрый дятел: он действительно очень яркий в своем черно-белом наряде, а у самца на голове, на темени еще и красное пятно, как шапочка. Есть еще и другая порода дятла – желна, или черный дятел.

Но этот пестрый улетел, а за ним над светлым березняком пролетела большая птица – ястреб-тетеревятник. Среди хищных птиц этот ястреб охотится не на открытых пространствах, как орлы, а в гуще леса. Гнездовья тетеревятник устраивает на деревьях в глухих участках леса, как раз в ельнике и было, наверное, его гнездо. Хоть этого ястреба и называют тетеревятником, рацион его весьма разнообразен. Больше всего от него достается мелким пичугам вроде синиц, а из более крупных он ловит диких голубей, и тетеревов. Лесные звери – белки, зайцы – также становятся его добычей. Тетеревятник – настоящий виртуоз засады. Он не тратит времени на поиски добычи, а поджидает её, притаившись на ветках деревьев. Заметив белку, увлекшуюся орехом, бесшумно срывается с места и на лету хватает грызуна лапами. Вот и теперь, наверное, дятлу не повезло: он привлек своим стуком и своим криком внимание ястреба, который и погнался за ним.

_______________________

Романыч уже засыпал, и спал бы крепко и спал бы долго, если бы его не разбудили те же самые воспоминания. Он вдруг вспомнил о телеграмме, которую получил, будучи еще довольно молодым, и прежде всего, посмотрел на адрес: с родины. Что-то тревожное. Сообщалось о смерти матери.

Тогда же вспомнилась родная деревня, и в то же время он думал о своей матери. У нее было трое детей и около шести внуков, детей брата Романыча, Геннадия. Она жила в глухой деревне глухого района далекой провинции, прожила она там очень долго, с детства до шестидесяти лет. Он помнил её самым добрым в мире существом, чуть ли не с трех лет – и как любил! «Милое, дорогое, незабвенное детство!» – подумал он, – «Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, … отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле? Когда в детстве или юности он, бывало, заболевал, то, как нежна и чутка была к нему мать! И теперь, „воздыхая“ о её смерти, всё мешалось с воспоминаниями, которые разгорались всё ярче, как пламя костра, поглощающее вновь подброшенные только что дрова».

__________________

Это был, как сон во сне, воспоминания о воспоминаниях. Тогда человек встал и, попив воды и вернувшись к кровати, вновь начав мыслить, – ужаснулся вначале, но испугался ненадолго. Пугало Человека не само воспоминание о смерти матери, а его равнодушие, с каким он встретил это трагическое воспоминание. Говорят, что «философы и мудрецы равнодушны». Неправда, равнодушие – это паралич души, преждевременная смерть.

Опять Романыч лег в постель и начинал придумывать, какими бы занять себя мыслями. О чем думать, в свою бессонницу? Кажется, всё уж передумано и ничего такого, что было бы способно возбудить мысль, не было. Но через минуту, буквально, случалось новое погружение в пограничное состояние, «бред наяву» под воздействием сонного организма. А мозг и сознание подают новые и новые размышления:

«Познай самого себя» – прекрасный и полезный совет; жаль только, что древние не догадались указать способ, как пользоваться этим советом.

_________________________

Когда Романычу, прежде, приходила охота понять кого-нибудь или себя, то он принимал во внимание не поступки, в которых всё условно, а желания. «Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты». По роду занятий приходилось Александру Романовичу принимать исповеди. Когда-то в юности он пытался начать карьеру священника. Но это скорее по настоянию родственников, чем по своему желанию. У него в роду был дед из священнического рода, поэтому и бабушка настояла, чтобы Александр поступил в семинарию. И он таки отучился и даже служил при большом Храме в городе. Но оставил всё и ушел с большим разочарованием и неверием в это дело священства. Не то, чтобы разуверился в Бога совсем, но сомнений заимел порядочно много по вопросам «вероисповедания», его многочисленных ответвлениях и разделениях.

За всё время, пока он был связан с религией, он не видел ни одного человека, который бы говорил со священниками искренне, попросту, по-человечески. Он и сам, поначалу, еще во время учебы в семинарии, испытывал подспудный страх, к которому долго никак не мог привыкнуть. Кресты ассоциировались у него со смертью, (как, наверное, у многих), кресты он видел во множестве на кладбищах. Да и радости не вызывали проповеди настоятелей-священников. В проповедях только и слышалось осуждение в грехах – «все грешные до одного», – как сказано в Писании. О чем же было радоваться, когда всех, на том свете, ждало наказание.

Священники же, выглядели людьми «умными и великими», причастными к «тайным знаниям»: они Библию читают и, главное, понимают, может даже с Богом и Ангелами разговаривают! И в их присутствии Романыч был испуганным маленьким и виноватым. Он робел, (и другие люди, наверное, робели), вплоть до того, что хотелось «бухнуться им в ноги», так, что и просить не знаешь о чем: о помощи.