Сергей Жмакин - Английский гамбит

Сквозь черную паутину яблоневых веток завиднелось двухэтажное кирпичное здание. Обогнув интернат, Зуев вошел в школьный двор, наполовину перегороженный хоккейным кортом. У парадного входа, несмотря на морозец, бегали налегке – без пальто и шапок – дуралеи-пацаны. Непроницаемыми окнами школа недобро наблюдала за Владимиром Андреевичем, и он, чувствуя влажное касание взгляда, повел плечами, словно в температурном ознобе. «Глупости! Все будет хорошо. Я спокоен, я доволен, попробуй прошиби меня!» Он решительно пнул попавший под ноги сухой комок снега.

«Здравствуйте, Владимир Андреевич!», – закричали пацаны. «Здравствуйте. Почему раздетые? Так и заболеть недолго», – благодушно сказал Зуев. «А мы закаленные». Он шагнул в теплое нутро школы. «Здравствуйте!», – загалдели детские голоса в вестибюле. «Доброе утро!», – громко провозгласил Зуев. Поднявшись на второй этаж, он отпер кабинет английского языка и разделся, втиснув пальто с шапкой в стенной шкаф, набитый мятыми рулонами грамматических таблиц. За ночь кабинет выстудило. Владимир Андреевич пощупал холодные ребра батареи, взял из ящика учительского стола гаечный ключ 14х17, выданный директором после первых заморозков. Из-под ржавого болта, ослабленного Зуевым на несколько оборотов, с шипом рвался воздух; когда начинала пузыриться горячая вода, Зуев затягивал болт накрепко. Батареи быстро теплели.

По расписанию первыми были пятиклашки. Пока Владимир Андреевич готовился к уроку, они постепенно накапливались в кабинете и после звонка послушно стояли у парт, приветствуя учителя. Единственный класс, с которым Зуеву было легко. Одни мальчишки и девчонки учились усердно, поверив Владимиру Андреевичу, что иностранный язык пригодится им для путешествий по странам и континентам; на других – лоботрясов и тугоумных – достаточно было прицыкнуть, чтобы они сидели тихо, как мыши. Огрызался только Вахрушев, башкастый рассудительный мальчик. Поначалу он получал у Зуева «пятерки», но потом рвение его угасло, и на уроках английского он стал рисовать в блокноте «войнушку». В прошлый раз, когда Владимир Андреевич наругал его за невыполнение домашних заданий, Вахрушев проворчал, краснея: «А зачем мне голову чем попало забивать? Я по-английски-то с коровами буду разговаривать?» Зуев, пребывая в подавленном настроении, не нашел, что ответить, и вкатил Вахрушеву очередной «двояк». Сейчас, в то время, как Владимир Андреевич знакомил «пятый» с новой буквой английского алфавита, Вахрушев вновь «воевал», надувая щеки и потихоньку «стреляя» губами.

– Вахрушев, мне тебя жалко, – сказал Владимир Андреевич, прохаживаясь между рядами парт. – Если ты не будешь знать основ, значит ничего не поймешь и в следующих классах. А что тебя ждет после школы – неизвестно.

Вахрушев неохотно закрыл блокнот.

– У меня мамка с папкой живут без английского и горя не мыкают, – ответил он, краснея.

«Вдруг он и есть «гнусавый»? – подумалось Зуеву. – Нет, нет, у него слишком честные глаза».

– Ну, ты еще про бабушку с дедушкой нам расскажи, – усмехнулся Зуев. – Может, тебе вообще учиться не нужно? Ведь есть люди безграмотные и ничего – живут себе, поживают. Зачем же ты учишь, к примеру, историю, математику?

– Историю читать интересно, там про египтян да про римлян. А математика пригодится считать чего-нибудь.

– Английский, значит, не пригодится? Вот поедешь за границу по какому-нибудь делу и надо будет тебе с иностранцем поговорить, а ты ни бе, ни ме, ни кукареку…

Ребятишки захихикали.

– А я не поеду за границу, мне и в деревне делов хватает. Если что, телевизор посмотрю, – уверенно защищался Вахрушев.

– Ка-а-кой ты наивный! – Зуев засмеялся. – Да жизнь может тебя забросить туда, куда ты и не думаешь, не гадаешь! Вдруг у тебя появится возможность стать разведчиком? Вдруг предложат? Вот и сядешь ты в лужу: какой же ты разведчик без иностранного языка?

Вахрушев молчал, крутя в пальцах ручку. Для него, видимо, было открытием то, что героическая разведка имеет что-то общее со скучнейшим заучиванием английской абракадабры.

– Ребята, чтобы стать гармонично развитыми людьми, вам надо учить все, что дают в школе, – продолжил Владимир Андреевич. – И математика, и история, и английский, и другие предметы – все может в жизни пригодиться. И не слушайте тех, кого лень-матушка заела…

– Меня так и так в разведку не возьмут, – подал голос Вахрушев. – Вы вон как хорошо знаете английский, а не разведчик. Мне тем более не светит.

– Ты почему такой бестолковый-то? – Зуев в добродушном недоумении развел руками. – Разведку я просто как пример привел. Ты пойми, что будущее – это темное пятно. Невозможно предугадать, каким ты будешь после школы, чем пожелаешь заниматься, что тебе пригодится, что не пригодится. Поэтому нужно быть во всеоружии. А то сейчас проваляешь дурака, потом спохватишься да поздно будет.

– Я баранку буду крутить, как папаня, – не сдавался Вахрушев. – Схожу в армию и шофером устроюсь. В деревне народу не хватает.

– Где бы ты ни жил, в городе или в деревне, ты должен быть культурным человеком, а значит иметь представление об иностранном языке.

– Мне и так хорошо.

– Ладно, хватит. – Владимир Андреевич досадливо поморщился. – В общем, если ты будешь наплевательски относиться к моим урокам, схлопочешь двойку за четверть. И вообще можешь на второй год остаться.

Глава 5

Учительская расположилась на втором этаже и собой перегораживала коридор, имея сквозной проход и потому две двери. Школьники нередко, чтобы попасть из одного крыла здания в другое без путешествия по первому этажу, заглядывали сюда, спрашивая разрешения пройти, а то и отчаянно, молчком прошмыгивали, делая из этого маленькое приключение. На переменах Зуев здесь отдыхал, вернее, набирался духу перед очередным уроком, словно ныряльщик перед глубоким нырком. С жадным вниманием прислушивался к жалобам учительниц на плохое поведение какого-нибудь класса или ученика, испытывая невольное удовлетворение – ага, значит, издеваются не только над ним, молодым и неопытным… Одно обстоятельство не давало Зуеву успокоиться окончательно: ведь он был мужик, и унижение, которое могла стерпеть слабая женщина, не мог, не имел права терпеть уважающий себя мужчина. Поэтому он присматривался к братьям по полу – их было двое в традиционно бабьем педагогическом коллективе: физик Мосин, женатый на горбатенькой продавщице Вере, и сам директор школы.

Директором школы был учитель физкультуры – не молодой, но легкий и подтянутый, с атлетическим торсом под синей линялой мастеркой. Это он определил Зуева на постой к бабе Фросе, привезя из интерната в мотоциклетной коляске полосатый матрац с комплектом постельного белья. Уж директор-то с дисциплиной проблем не имел – попробуй вякни такому, враз по шее получишь. Зуев видел, как он накрутил ухо семикласснику, который стрелял из рогатки. И ничего, без обид обошлось. Балбес из «седьмого» только морщил нос и бубнил: «Больше не буду». А если Зуев этак попробует? Обзовут за спиной похуже, чем крысой. Или прямо в глаза скажут. Конечно, как директора не уважать – он вон какой здоровый. Спортсмен-универсал – и на лыжах, и в баскетболе-волейболе, и в теннисе, и в тире – ему есть, где себя показать, есть, на чем авторитет заработать.