Евгений Каштанов - Дума

– Ну да, наверно, ты права.

– Советую тебе сперва классику посмотреть, а там уже строить свои вкусы как тебе угодно…

– Спасибо за совет, – попытался улыбнуться Василий, но почему-то не смог. – На улице дождик подуспокоился, – сказал он, отодвигая штору и глядя в окно. – Но все еще идет, так что беседуем.

Кана улыбнулась.

– Как к картинам относишься? – внезапно спросила она.

– Которые настоящие, на холсте? – глянул исподлобья Василий.

– Угу.

– Ну, как-то не увлекался, не интересовался, но наверно это классно и интересно.

– Я вот какое-то время увлекалась, – уперла взор Кана в потолок, мечтательно очерчивая там какие-то линии, – у меня подруга была, ну, это уже потом по истории моей, еще упомяну её. Так вот она действительно творец была, действительно заставляла кисть порхать. Знаешь, для меня это чуждо… Ну, искусство живописи. Я вообще ужасно рисую, – она сконфузилась. – Не умею и все тут. Даже не пытаюсь.

– И что рисовала твоя подруга? – спросил Василий, разминая кости пальцев руки.

– Да всякое. Что вдохновляло, что приходило в голову. Знаешь, иногда и меня рисовала.

– Веришь в вдохновение? – Василий свел две брови в одну.

– Ну, как тебе сказать. Знаю, что существует что-то, что толкает нас на создание каких-то художественных элементов нашей жизни. Будто книга, картина, музыка или еще что угодно. Что-то такое, внеземное, что ли…

– Да вы суеверны, – сказал Василий, чуть приподнял левый уголок губ.

– Ну, что ты… Сказал конечно. На протяжении своей жизни я поняла, что кроме меня мне никто не поможет. Нет, я не говорю, что пережила что-то неимоверно старшое или вроде того. Было трудно, – вот и все.

– И все же ты пережила все это…

– Ты еще не дослушал, – вскочила улыбка Каны.

– А уже делаю вывода? Вот негодяй.

– Да ты не то что негодяй, просто умей дослушать собеседника, вдруг там что-то очень важное, без чего ты суть рассказа не уловишь, согласен? – Лицо Каны теперь уже казалось максимально серьезным, хоть и вопросительным, дискутируемым.

– Согласен. Только что-то мы отошли от художницы.

– Ну, что тут сказать… Жила она бедно, никчемно, но была умной и начитанной девушкой. Порой и на книги не было денег, поэтому когда я более менее расширилась, я ей всячески помогала в том или ином деле. Рисовала она и животных, и природу, и людей. И что-то… Экстраординарное, выходящее из ряда вон. Она рисовала то, как представляла сознание и подсознание. То, как они взаимодействуют, какие нити у них существуют, какие мосты их соединяют, кто или что может жить в подсознании и сознании…

– И что, и что? – внимание Василий было максимально приковано на словах Каны. Он внимал, досуха иссушая смысл слов.

– Ну что-что… И все это можно проследить в одной картине, хоть и была не одна на эту тему. Не-е-ет, эта тема почему-то очень сильно её волновала. Она так просто её не отпускала. Говорила: это человеческий элемент, зачем же про него забывать? Мол, это важная наша часть, не думая про которую просто невозможно. Ну или, вернее говоря, нельзя просто так про это не думать, ну, то есть, забрасывать, не изучать. Человек всегда должен изучать себя, сосредотачивать внимание на своем «Я». По крайней мере так говорила подруга. И я запомнила одну её фразу, которая до сих пор сидит в моей голове: «Человек сам по себе является самым настоящим произведением искусства» Конечно, порой я была шокирована, насколько глубоко она шарит в некоторых темах. Меня, хоть, и хвалят многие за ум, но тут и я была порой в перманентном шоке. Такие вести… Я словно галактику для себя открывала. Будешь удивлен… Казалось бы, художница, но она квантовую физику знала лучше, чем преподаватели моего универа, – Кана посмеялась отрывистым голоском. – Вот потеха была…

– Прям так хорошо знала? – чуть ли не полушепотом спрашивал Василий, будто бы боясь спугнуть удачу поговорить на эту тему.

– Ну да. Читала много, углублялась, сериалы документальные смотрела, фильмы. И художественные тоже. Научпоп например. Интересовался человек. А в школе до этого пичкали ненужным… Сама поражалась ей. Как начнет про квантовую физику затирать, так все… Хоть сразу укутывайся одеялом и ложись на боковую, и в то же время хочешь послушать – некрасиво человека прерывать, да и интересно вообще-то…

– Хм. Интересно.

– Очень. Тогда я вот задумалась: насколько велика у человека тяга к обучению, а у неё даже денег нет на книги… Приходилось выкручиваться, ходить в библиотеки, и так далее, и тому подобное. Поэтому я тогда поняла, что все зависит от тебя и лишь от тебя, от твоего желания, от твоей тяги, от твоей силы воли…

– Да, наверно… Это как мы с тобой тогда в парке говорили.

– Ну да, – согласилась Кана. – Можно сказать, я была горда, что такой человек имелся в моем окружении.

– Время позднее, – сказала Кана. – Мне пора. В общем, рассказала то, что рассказала. Воспринимай как хочешь: ни ругать, ни довольствоваться собой не буду. Сказала все как есть, как знаешь, с плеча рубя топором. Ну, еще будет последний этап истории моей жизни. Ну, а я пошла.

– Постой, – одернул её за руку Василий. – Как же ты в такую погоду? Дождь, сырость.

– Ничего, – улыбнулась Кана. – Такси поймаю, не переживай.

– Точно? – взволнованно переспросил Василий. – Хоть там погода и плохая, но могу довести.

– Нет, что ты, – еще более дружелюбно улыбнулась Кана. Порой она казалась таким безвинным существом, что, кажется, чуть что, и этот хрупкий организм ты повредишь. И в то же время, была в ней какая-то спокойная, холодная уверенность в своих действиях, в своих шагах, которые проявляются, как следы на песке: ясно и четко.

– Т-точно? – переспросил максимально серьезно Василий.

– Василий, не переживай, я не впервой.

– Не впервой – что?

– Вызываю такси в такую погоду.

– Ну ладно, – наконец подуспокоился Василий.

Кана прошла к двери, обулась, оделась, улыбнулась в последний раз и, сказав «До встречи!», покинула место жительства Василий.

Минуты 3 он стоял перед дверью и тихо думал, будто бы боясь испугать саму безмолвную тишину: «Загадочный человек… Интересно все это, да только познавать и познавать мне людей.»

Спустя еще пять минут он добавил: «И себя тоже… Познавать».

На следующий день выдалась дождливая погода, и, надо сказать, Василий уж было совсем отчаялся, как вдруг выглянуло солнышко из-за туч, точно миссия, несущая только добро и мораль. Его это невероятно подбодрило. Пока он просыпался, завтракал и приводил себя в порядок, на улице немного подсохло, и кое-как все-таки можно было передвигаться. На улице сразу появились люди. Словно муравьишки, выползающие из своих муравейников, они потихоньку, по чуть-чуть выползали небольшими группками, небольшими количествами. Василий начал небольшими шажками приходить в себя, ведь дождь давит на него. У него порой создавалось чувство, будто это кара, посланная с небес злыми богами, когда те рассердились и решили покарать суетных людей. А солнце наоборот, – милость богов, обещающая расцвет, покой и благоденствие.