Иван Ленивцев - Бабушка и «Варшавянка»

Давно ведь известно, что люди по-разному живут, всяк по-своему про жизнь понимает, а как понимает, так, стало быть, и живет. Опять же, можно пример привести. До недавнего времени проживали у нас в поселке пенсионеры – муж да жена бездетные. Откуда они к нам приехали – никто не знал, да и особо не интересовался: живут – и пусть себе живут. Вот и жили они тихо и незаметно, никому вреда не делали, как, впрочем, и добра. Как жили? Да обычно жили, если не сказать бедно, хотя у обоих и пенсия была неплохая, к северу приравненная, и коровенку держали, и огородишко имели приличный, соток на двадцать. Все, что от коровы, от огорода – все в город уходило, на рынок. Утречком глядь – они нагрузятся свертками, узелками, бидонами – и айда на «большую дорогу» голосовать, военные машины останавливать. Слышала я, что про них в поселке болтали – мол, за грош с колокольни спрыгнут, потому как ой, какие жадные. Может, и спрыгнут, может, и жадные, только вот мало ли что народ болтает, у каждой сплетни язык длинный, без костей. А оказалось, что не зря про них говорили. Это выяснилось только после их смерти, потому как ушли они в лучший мир единовременно – угарным газом задохнулись, видно, заслонку на печи рано прикрыли. Только через неделю дверь вскрыли. Зашли и ахнули: ах! – потому как в избе кругом деньги, деньги, деньги! И на столе, и на полу, и в руках у покойников деньги. Много денег. Ну это и понятно, почему – в ту пору обмен денег происходил. Должно быть, они обменять хотели, все свои заначки-сбережения на божий свет вытащили, считать их принялись, радоваться, мол, вот какие мы богатые. Наверно, от большой радости и печную заслонку ранехонько прикрыли, отчего и угорели, бедолаги. Такая вот бытовая сказка получилась: жили-были дед да баба, денежку копили, каждую копейку считали, дрожали над ней, во всем себе отказывали, а конец получился не сказочный: ни себе, ни людям – все прахом пошло. Врагу не пожелаешь ни жизни такой, ни смерти.

Нет, Гришка другой был. Этот, бывало, в лепешку готов расшибиться, однако любому постарается помочь, коль кто его о помощи попросит. Раньше бы его прозвали бессребреником – человеком, согласным на любую работу и не берущим за нее деньги. Гришка был из таковых… ну, разве что стакан-другой поднесут, тут он не мог своему организму отказать.

Заходил он ко мне… как бы не соврать, когда… да! как раз за два дня до своей смерти заходил. Я как его увидела (сама-то я пару месяцев в городе жила, внучке по хозяйству помогала), так мысленно и ахнула: ах ты Господи, как же он сдал! Вроде, еще и не шибко старый, а седые волосы в стороны клочками торчат, сгорбился бедолага, будто деревце под напором ветра. Ох, как сильно подкосила его смерть старшенького Саньки, погибшего где-то на Кавказе. Любил он его шибко, гордился им, мол, в старшие сержанты сынок выслужился, тогда как я сам с пустым матросским погоном вернулся. Когда солдатики гроб привезли, то вскрывать его отчего-то запретили. Вот и гадай опосля: кто в том гробу лежит. Оттого-то и боль потери еще сильнее, однако ж тут и надежда остается: а что если жив Санька, вдруг в плену где?

Помню, зашел Григорий, шапку-ушанку скинул, поздоровался, а сам по сторонам так и зыркает, и зыркает. Понятненько, отчего. Однако впрямую не просит, мол, сделай одолжение, налей сто грамм. Нет, обходным маневром заходит, оседлал любимого конька, завел в последнее время тему любимую – про ваучеры проклятущие. Вспомнил! Я про них давным-давно успела позабыть, рукой махнула, дескать, ну, обманули наши правители народ свой – эка невидаль! Не впервой же, пора и привыкнуть. У нас завсегда народ обманывали, правда, не так нагло, не так беззастенчиво, как при нынешнем Борьке – алкаше (пуст ему на том свете зачтется этот обман, горюшко народное!). Я-то позабыла, а вот Гришка – нет, все помнит и даже себе в голову втемяшил, что из-за этих самых паршивых бумажек он плохо живет. А было у него их, должно быть, штук восемь – по штуке на каждого члена семьи.

«Бригадир!» – Гришка застучал по столку кулаком. – Ну отчего я такой невезучий?! Видно, не в той рубашке родился. Получил я от государства восемь ваучеров, вроде как в каждом ваучере сорок тысяч рублей. Ого-го! Сорок тысяч – в одном! Представляешь, какая это сумма?! А если сорок тысяч умножить на восемь человек, это сколько будет? Погоди, погоди… Триста двадцать! Ни-че-го себе!! А если взять в старых деньгах… Нет, не могу перевести, ни ума, ни знаний не хватает. Знаю, что много, ой, как много! Представляешь, я бы на эти деньги, наверное, мог скупить весь наш поселок с кунгасом, шлюпками, сетями. Запросто! Да еще бы целый год… нет, два – водочку попивал. Ох, и дурень же я, еще какой дурень! И зачем я вложил все свои ваучеры в этот чертов «Мэ-Мэ-Мэ»?! Н-да… Ведь какие проценты обещали! И даже, будто за ручку вели! И кто – газета «Правда»! Ну как можно было газете «Правда» не верить? Ну как?! Как она обещала, помнишь? «Вложи сто – через полгода получишь шестьсот!» Или через год? Не помнишь? Нет? Ну, не важно… Шестьсот… тысяч! Мама родная, голова шла кругом от таких перспектив. А я ведь еще окромя ваучеров и деньги вложил, что на лодку копил. А что из всего этого получилось? Да ничего – мыльный пузырь! Ну, и кто я после всего этого, а, бригадир? Ну ответь мне, кто?» – «Гришенька, – как можно ласковее говорю я, – успокойся, не ты один в дураках остался, я свой ваучер в «Хопер» послала, шибко мне его владельцы понравились – молодые, симпатичные, деятельные. А какие они умные речи говорили, дескать, кто Россию с колен поднимать будет, если не мы сами, весь народ наш. Прямо заслушаешься, как они правильно говорили. А, какие блага земные обещали – сказочные. И я, дура старая, клюнула, как тот глупый окунек на наживку…»

Гришка будто не слышит меня, ходит по комнате, во все углы заглядывает, бормочет как бы про себя: «Надули сволочи, объегорили, с носом оставили, в дураках! С нищего последний носок сняли… на стариковы копейки позарились… ну, не гниды ли, а?! Лучше бы я на те деньги хлеба накупил, наверняка бы его всей семьей цельный год трескали… а, если б его на сухари, на всю бы жизнь хватило… и внукам бы осталось… ни стыда, ни совести нет, ни у „Правды“, ни у „Первого канала“. Бригадир, у тебя случаем выпить не найдется? Нет? Жаль, я бы сейчас выпил понимаешь, душа горит. Ну да ладно, пойду я…»

Ушел Гришка… навсегда ушел. Вскорости, помер он, сердце остановилось. Шло, шло – и разом сломалось, будто у лодочного мотора ресурс исчерпался. Ну все, сдал Гришка свой «Варяг», окончательно сдал, бесповоротно. Все его детишки на отцовых похоронах присутствовали, окромя погибшего Саньки, да еще Юрка не смог приехать (Юркой его отец назвал в честь первого космонавта), он где-то далеко-далеко служит, говорят, таджиков на границе защищает. Кто бы нас, стариков – пенсионеров защитил? Да, жалко Гришку, ну почему я тогда не нашла ему сто грамм, ведь была же у меня припрятанная бутылка…»