Иван Ленивцев - Бабушка и «Варшавянка»

– А знаешь, сколько в той мине веса? Триста кило, вот! Или чуть больше… Во флотской газете о моем подвиге писали… в «Боевой вахте». Мне даже хотели «Героя» дать, да что-то там у них не срослось – наверное, мой малый рост помешал…

Гришка перевел взгляд в небо, словно где-то там находился его следующий подвиг.

– А еще… О! Еще вспомнил! Три года назад это произошло… ты в отпуске была, помню, в Сибирь к себе уезжала. Я тут такое сотворил, такое! Жаль, свидетелей не было… Помнишь быка бабки Егорихи? Здоровый такой был, за шестьсот кило весом, красный из себя, с кольцом в ноздре. Не помнишь? Ну да бог с ним. Иду я, значит, себе, иду, никого не трогаю, а тут этот бычара вылетает и прет на меня, ну чисто эсминец на резиновую лодку. Да, я забыл сказать, что на мне была красная рубаха, она у меня одна такая на весь поселок была, на нее-то, видно, бык и клюнул, говорят, что красное их раздражает. Короче, прет он на меня, ажно пыль столбом. Я, как известно, парень не промах, ка-ак врезал ему! Не поверишь, одним ударом с ног сбил. Одним! Р-раз! – и он с копытков бряк! Улегся… Вот так-то, бригадир. Тут главное не сила – разум! Жаль, того быка зарезали, а то бы я мог повторить…

– Тьфу ты, иродова душа! – Я не выдержала его брехню. Гришка любого достанет своим, очень даже достоверным враньем, что-что, а этого умения у него не отнять. – Гришка, ну ты и баламут! Чтоб тебе пусто было и с твоей миной, и с твоим быком! Сколько же ты времени у меня отнял?!

– Ой! И правда, заболтался я с тобой, бригадир. – По всему видать, Гришка решил свернуть разговор – мужики могли, не дождавшись его, сообразить и выпить. – Значит, не дашь трояк? Ну и ладненько, найду в другом квадрате, а вот за приятный наш с тобой разговор тебе отдельное спасибочко! Можно считать, что мой день прошел не напрасно, я с тобой вроде как политинформацию провел, еще одну заблудшую на верный путь поставил…

Вот помело брехливое! Нет, Гришка неисправим! Однако я ему вдогонку не это крикнула – другое, дескать, чтобы к завтрашнему утру все пришли тверезые, надобно и кунгас, и лодки просмолить. Боюсь, что Гришка меня не услышал. Э-эх!

Баба Маня глубоко вздохнула, похоже, о чем-то жалея и, запахнув поплотнее платок на груди, возвратилась к воспоминаниям, рассуждениям, мыслям.

«Да, что ни говори, а мужики у нас любят выпить. Наверное, не только у нас: ведь мужик – он везде мужик, под рюмку родился, с рюмкой и поминают. Ведь тут что главное – меру знать, а вот с этим у нас издавна трудновато было, потому как народ мы, в основном, северный, холодам подверженный.

На родительский день была на городском кладбище, дочку проведать ходила. Иду – и диву дивлюсь, будто по району какая-то заразная эпидемия прошла – столько мужиков в последнее время полегло, хотя, вроде, и войны особо истребительной не было. Двадцати, тридцати, сорока годочков упокоившись, лежат – считай, молодые, в самой мужицкой силе, им бы жить да жизни радоваться. Появились новые могилки с надписью «при исполнении». Где погибли ребятки, на какой войне головушки свои сложили, за какую веру-правду – не узнать. Ну, с этими могилками понятно, в них солдатики лежат, страны защитники, честь им и слава, и вечный покой. Хотя, если посмотреть с другой стороны, кого они защищали в далекой, чужой сторонушке? Издавна наши правители любят не в свои дела ввязываться, хлебом их не корми – дай народные головы под пули подставить.

Ну да ладно, на войне не грех и головушку сложить за землю, за народ свой, а вот зачем себя добровольно водкой травить – этого я ну никак не пойму. Ведь люди мрут от нее, проклятущей, как мухи, недаром раньше говорили, что кабак построили горе да беда. Будь моя воля – я бы водку, это сатанинское зелье, в океан вылила, ей-богу, вылила бы и глазом не моргнула, все вылила, без остатка.

Однако вижу, что и это – не выход. Насмотрелась я на своем долгом веку, как с водкой у нас воевали: и запрещали, и выливали, и вырубали! И как только с ней не бились: и решительным образом, и самым решительным. Наверное, у нас ни с чем так сильно не боролись, как с ней, неистребимой да неиссякаемой.

Помню, как еще недавно очереди за водкой выстраивались, подлиннее чем в войну за хлебом; по талонам ее выдавали, опять же, как в войну – хлеб. Я хоть и не пью шибко – так, в праздник пригублю чуть-чуть, однако грешна, каюсь, тоже частенько в очереди стояла. Спрашивается – зачем? Да по привычке нашей неистребимой впрок запасаться да опасаться, как бы не было войны. Все кинулись – я кинулась, все в очереди стоят – я стою, все водку хватают – я хватаю, все с ума посходили – и я не отстаю… Тьфу-ты! Куда меня занесло! А если по правде сказать, то водка в доме всегда пригодится: и по медицинской части, и особливо по хозяйственной, где-то она даже выгоднее денег идет.

Еще, кое о чем хочется сказать. Я вот до сих пор не могу понять тех, кто с пеной у рта утверждает, что всякая земная радость через стакан проходит. Ну надо же, через стакан! Меня это просто бесит! Господи, да какая может быть радость от этой проклятущей водки?! Радость должна приходить от жизни хорошей, от рождения детей, внучат, от нормального человеческого общения. А от водки какое общение? Известно, какое: драка, мордобой, ругань, а то и поножовщина… шут их возьми!

Я вот до сих пор всех своих мужиков по бригаде поименно помню, много их передо мной прошло, почти уже никого из них в живых не осталось, разве что тех, кто помоложе. Ну это не так важно, пока жив хоть один человек, с которым ты общался, память о тебе будет существовать, ну, а когда и он покинет белый свет, то только лишь в делах твоих память останется. Другое дело – в каких? Лучше, конечно, в хороших. Я что этим хочу сказать? Лишь одно: хорошие были люди, мои рыбаки. И жили они просто: с открытым сердцем, с душой нараспашку. А если и были между нами кое-какие трения или недопонимания – куда ж без этого? – то все это со временем позабылось, как говорится, было да сплыло, да быльем поросло.

Так вот, будучи бригадиром, боролась я со своими выпивохами, вернее – не с ними, а с их водкой. Помню, и засады устраивала, и ловила, и бутылки вдребезги била о камни, и на землю выливала, в море-океан швыряла – и что? Да ничего – бесполезно, проигрывала я вчистую. Спросят, почему? Да потому! Работа, считай, каторжная, особливо летом, с началом путины, когда горбуши – пропасть сколько идет, когда лодыря не погоняешь, баклуши не побьешь. Народ мой целый божий день в соленой, холодом обжигающей воде жилы рвет, километры мокрых сетей тянучи. Глядишь – вроде донельзя вымотаются, а едва на берег со шлюпки спрыгнут, тотчас гонца в магазин засылают… шут их задери! Так что, гляди за ними, не гляди – напьются. А даже если и углядишь, ответ один: после работы имею право. Ну, что тут еще скажешь? А если и запрещала – все одно напивались. Бывало, уступлю: пейте, черти соленые, сто грамм разрешаю. Да разве наш народ ста граммами обойдется? Ну не паразиты ли, а? Чистой воды паразиты… Давно приметила одну любопытную штукенцию. Идем на моторке с невода. Я сижу на корме, рулю, за своими мужиками наблюдаю. Лица у них уставшие, хмурые, мрачные… еще какие бывают? – озабоченные, недовольные. Если в двух словах – лица бунтовщиков. Точнее не скажешь. Опосля смотрю – на берег ступили, сообразили, выпили – и уже совсем другое дело: лица порозовели, сами подобрели, шутить начали, во весь рот смеяться. Видите, что водка делает с народом? Вот что я бы предложила нашим головастым ученым: уважаемые вы наши, придумайте вместо водки проклятущей, какие-нибудь безобидные таблетки под названием «Заменитель водки» или еще лучше – «Таблетки доброты», чтобы если выпил человек, то ходил добрый, веселый, обходительный и, чтобы у него с похмелья головушка не болела.