Екатерина Полухина - Ива не ломается на ветру

Плохо, что после рыбалки бредень бросали, тут же на берегу, чем очень сердили деда и получали от него набор отменных матюгов. Но это их не останавливало и они раз от раза продолжали свои набеги на его снасти.

В том году они закончили в своём селе восьмилетку и почти все собирались поступать в одно и то же ремесленное училище. А, если точно, трое.

Находилось оно в районе, километрах в пятидесяти от дома. На техникум знаний они не напасли, а слесари, столяры, и строители из них могли бы получиться. Ну, конечно же, если выбить их них природную лень и дурь тоже.

В общем, каждому из них нужен был Макаренко, чтобы они стали людьми. Но пока что, у них был этим Макаренко – Дупель и учил он их далеко не тому, чему нужно.

Прямо у самой околицы, в последнем доме села жила молодая семья. Муж Егор Новосёлов, жена его Маруся и дочка их, девяти с половиной лет Варька.

Лет им было самим, чуть за тридцать. Жили они неплохо, но уж больно Егор ревновал свою Марусю. Ну, можно сказать, к каждому столбу. Девка она, конечно, была видная собой. И фигурка, и ножки, что надо. Копна золотистых волос, синева глаз. В общем, всё при ней.

Сам Егор, уж чтобы красавцем не слыл, но был работящий, непьющий. Чуб вороного крыла, смуглокожий, белозубый. В общем, тоже нормальный мужик.

А Варька их, взяв от каждого понемногу обещала, быть просто красавицей. Но пока, бегала в коротеньких платьицах, с разбитыми коленками, замазанными старательно матерью – зелёнкой, или же йодом. И, не мигая почти, смотрела своими смородиновыми глазищами на этот непростой мир.

Егор был родом из Семёнихи, а Маруся из соседнего Копушино. Сёла разделяла околица. Маруся там жила в крайней избе, Егор здесь. Молодёжь соседская гуляла по лугам вечером, вот они там и встретились. Погуляли какое – то время, да и поженились.

Родители Егора купили себе домик попроще, а сыну со снохой оставили свой добротный пятистенок, как молодой семье. Да, ведь у них же Варька ещё была, а это много значило. Полноценная семья. И невестку они, можно сказать, даже уважали. Не смотря на молодость. Настоящая баба, мать, а не пустоцвет какой – то, как некоторые.

У Маруси в Копушино осталась мамка с младшим братишкой, (отец умер) по которым она очень скучала. Даже, имея уже свою дочку. И она частенько, прямиком через околицу бегала к своим родным. Молодая женщина. Что такое для неё десяток километров? Да плюнуть раз и ты там уже. Полчаса хорошего хода летом туда, полчаса оттуда, ну плюс ещё пусть минут пятнадцать – двадцать. Зато можно у мамки часик погостевать, оскомину разлуки сбить. Часто, конечно же, не получалось ей сбегать к ним, но летом она старалась раза два за месяц укропчить время, в обеденный перерыв.

Бежит себе Маруся по дороге, ветерок проказник треплет её роскошную шевелюру, задирает подол сарафана в мелкий цветочек. Потом бьёт этим подолом по её стройным ногам. Иногда ей так весело, что петь хочется. И она поёт, размахивая шёлковой, весёлой косынкой. Кругом, куда ни глянь, ни души.

Впереди, хоть и далеконько, виден родительский дом. Посреди пути, как анчар у Пушкина, дерево с гнездом наверху. После того, как мальчишки собрали все ветки, считай в узел, оно и правда, было, похоже на необыкновенное. Только, там яд, а здесь баклуши бьют великовозрастные лентяи. Хотя ничегонеделание к хорошему не приводит. Только труд облагораживает человека.

Придумают же оболтусы, – усмехается она. Лишь бы не делать ничего дома. С глаз долой из сердца вон. Не видят их родители, и заставлять помочь некого.

Разрумянится Маруся от быстрой ходьбы, что спелое краснобокое яблоко. Махнёт ребятам рукой, да ещё и крикнет, чтобы не свалились со своего насеста, а то руки – ноги долой. Да и голова им ещё пригодится, ведь не жили ещё почитай на свете. А свет этот по – своему прекрасен.

Ну, молодёжь тоже крикнет ей, что нибудь в ответ и на этом всё и закончится. А Дупель всякий раз усмехнётся своей загадочной улыбкой и скажет: Хороша Маша, да не наша. А могла бы и нашей стать, да вы ведь ещё зелень пузатая. Куда вам во взрослую жизнь.

Ребята насупятся, а кое – кого и краска зальёт кумачом. Уж от чего неизвестно. Дупель, ты чё? Да она же замужем. Варька у неё. И не такая она совсем, чтобы с ней вот так можно было. Нет. Хорошая она тётка.

Ну, а Дупель и не настаивает на другом. Хорошая, так хорошая. Да так я, к слову, – проговорит он, сплюнув в сторону. Проверить вас молокососов хотел. Зелёные вы ишо, хоть и пузыритесь, и пыжитесь, как тетерева на току.

Но разговор этот, как бы исподволь затевал каждый раз, когда Маруся бежала мимо них. А, в августе, почти перед самым отъездом ребят на учёбу, они решили обмыть это дело. Да это же святое. Так сказать, закрепить дружбу, да и, ведь видеться теперь, наверное, придётся не так часто, как теперь.

Это же не дома, в своей восьмилетке. Город, это не Семёниха. Да и не наездишься каждый выходной. Помогать дома нет охоты, а ездить для того, чтобы посидеть здесь, это не резон. Ну и, что они дети, что ли? Им по шестнадцатому годку, как ни как!

В этот раз с ними был и Гришка, брат Мишука. Они и ему плеснули винца. Настроение сразу у всех поднялось и, когда Маруся пробежала мимо их сооружения, а Дупель завёл свою шарманку, что эта молодая бабёнка могла бы развлечь их, теперь уже не показалась ни кому абсурдом.

Наоборот, у всех загорелись глаза, и появился какой – то азарт. И добавив спиртного, видно всё – таки для храбрости, они уже с нетерпением ждали возвращения Маруси назад. А, когда она появилась на горизонте (им всё было хорошо сверху видно), они встретили её уже на земле, чтобы целенаправленно совершить свой страшный умысел.

Они без предупреждения, словно дикие голодные звери накинулись на женщину. Естественно, она стала вырываться, кричать, грозиться, что пожалуется мужу. Но это, только ещё больше словно подстёгивало их и они, завязав ей глаза её же косынкой, стали насиловать её по очереди. Не участвовали в этом, лишь братья Лахины. У Мишука, хоть и нетрезвого, перед глазами стояла, почему – то его сестра Валюша и, он не смог переступить эту черту. Но Дупель сразу предупредил Мишука, что ему не отвертеться, если что. А с брата его, всё равно, какой спрос. Дурак, он и есть дурак. Да и лет ему тринадцать.

Маруся не помнила, как дошла до дома. Хорошо, хоть дом крайний, а то бы пришлось позориться перед всем селом. Весь сарафан в клочья. Да и она, просто бы, наверное, не дошла дальше. Силы оставляли её совсем. Тело всё болело, словно открытая, рваная рана, а перед глазами мелькали ставшими вдруг, какими – то звериными, лица молодых мальчишек. Но тело, это одно. Совесть кричала в ней, как набат церковного колокола, когда случался на селе пожар.