Надежда Мотылек - Театральный детектив

А на столе… И тут она увидела будильник! До собрания оставалось двенадцать минут! Мысли скакали, как сумасшедшие… Хорош же Лён! Мог ведь разбудить!!! Ещё разборки эти устроил! Вот, когда здорово, что общага рядом с театром… Ксюша мгновенно сменила пижаму на шорты с футболкой и подлетела к зеркалу. Оттуда на нее смотрела девчонка с рыжими, непослушными кучеряшками, вся в конопухах, небольшого росточка… если честно, больше похожая на пацана. Она попыталась хоть как-то расчесать волосы, и отчаявшись, собрала их в пучок. При этом она показала себе язык, вместо того, чтобы изобразить улыбку женщины-вамп, как все нормальные женщины. И в этом была вся Ксения Галкина, а для своих просто Ксю или Ксюха.

Вы спросите, как она, вот такая, оказалась в театре? Рядом с прекрасными женщинами в развевающихся длинных одеждах, пахнущими дорогими парфюмами?! Да случайно! Подружка Танька ехала поступать в театральный и уговорила ее составить компанию. Делать особо было нечего, планов не было никаких, и судьбу ж еще никто не отменял. Естественно, Танька не поступила, а она… Ее взяли даже без подготовленного репертуара, а с наспех выученной басней, которую она еще и забыла посредине! Как потом выяснилось, мастеру курса не хватало именно этого типажа. Ох и наплакался же он потом из-за этого своего решения! Не раз спасал он ее от исключения, сам нарываясь на жуткие неприятности. «Ксения! Ты талант! – говорил он ей, – Только непонятно, в какой области! Кто тебя просил звонить декану и приглашать его в Администрацию Президента, якобы для вручения ему Звания?! Прошу тебя, уходи сама, пока не выгнали!». И, при этом, когда ее завалили на экзамене по вокалу (тоже из личной неприязни, как вы понимаете), и лишили стипендии, то сам потихоньку помогал любимице деньгами, поскольку знал, что бабушка ей в этом, конечно, не помощник. Такой вот он был, их Мастер. И теперь, иногда, он передает ей приветы из далекой столицы со своими новыми выпускниками и по ним видно, что наслышаны…

Ксюша выскочила в коридор, волоча за ошейник упирающегося Моцарта.

– Лёньчик! Лён! Он ел?

Ей никто не ответил. В общаге было непривычно тихо. Это и понятно, всё уже, поди, началось… Только Ксюша могла опоздать на такое собрание! «Что же будет? Неужели они посмеют?!» – тревожная мысль мгновенно отозвалась болью под ложечкой. Она метнулась к холодильнику и рванула оттуда вожделенную Моцей сосиску.

– На, жри, сволочь! Вечно ты питаешься лучше меня! Ну, да Лёньчик сам виноват! Нечего словами бросаться, угощать он вздумал!

Пытаясь впотьмах попасть ключом в замочную скважину, Ксюша слышала счастливое чавканье Моцарта.

Пробегая на цыпочках мимо дверей в зал, Ксюша улавливала звуки собрания. Выступал Ильин. И, судя по всему, ничего стоящего пока не сказал – на головы несчастных слушателей сыпались цифры и ненужные факты. Ксюша прокралась в дальнюю ложу и, стараясь не скрипнуть, уселась на стул. Там уже сидела парочка таких же хитрюг. Теперь, если Анфиса, завтруппой, решит придраться, то можно будет сказать, что сидели тут всегда, смотреть надо было лучше!

А директор всё нудил и нудил о том, сколько было дано спектаклей, сколько зрителей было обслужено, сколько денег было выручено и т.д…

До театра Ильин заведовал каким-то музеем, затем Домом Культуры и вот, наконец, был назначен сюда. С тех пор случилось несколько скандальных ситуаций и один пожар, но директор самым чудесным образом удерживался в кресле. Это породило мифы о его супер-связях.

Надо сказать, что за эти пять лет он так и не стал человеком искусства. Делец, политик, кто угодно, но только не директор театра!… Об искусстве судил смешно, но его, в отличие от собеседников, это не смущало. Он существовал в мире денег, а не какого-то там вдохновения. Говорили, что еще ни одной премьеры он не смог высидеть до конца. Одевался он всегда с иголочки и даже в самый жаркий день щеголял в дорогом костюме и галстуке мудреной расцветки. И вообще, вид у него был ничего себе: с широкой улыбкой, средних лет, волосы с уже заметной проседью зачесаны назад и, конечно, тонкий запах парфюмов. Женщин любил (не смотря на жену и двух детей, но для театрального люда всё, что находится вне театра – не существует!), и о его романах ходили бесконечные, пересыпанные сальными шуточками, слухи… Поначалу актеры добродушно называли его Пришельцем и с юмором относились к его чужеродности. Впрочем, отношение к нему, в свете последних событий, постепенно, но радикально менялось.

Ксюша слушала его неторопливую речь, иногда морща веснушчатый нос – она тоже имела с ним неприятный эпизод, вспоминать о котором не хотела. Но, благодаря Маруське, разнесшей секрет по закулисью, все в театре вспоминать это, как раз, любили и до сих пор ржали, как кони. Лёгкая пощёчина, после некоторой творческой обработки, переросла в погоню вокруг стола, швыряние различными канцелярскими предметами и забаррикадированную приёмную, где Ксюша спасалась от полуголого, пылающего страстью директора. Короче, прибить бы эту Маруську!…

Место дислокации было идеальным. Сидящие в ложах смотрели на остальных с полуметровой высоты, их же самих не видел никто. Ксюша, чтобы немного успокоиться, созерцала родной коллектив. Директор разглагольствовал посредине, рядом сидела завтруппой и что-то писала. «Отмечает, кого нет, зараза!» Справа, как обычно, сидела молодежь и середнячок. Чуть впереди сгрудился стайкой балет. Оркестр – тут же рядком. Слева цеха и старшие актеры, и еще те, кто считал себя личностью и презирал стадный инстинкт. Да и к начальству поближе. Ну и администрация, куда ж без неё. Все было как бы привычно. Однако напряжённые позы слушателей, отсутствие обычного трёпа и шутливых комментариев, редкие тревожные перешёптывания говорили о том, что размеренная речь директора – только дурацкая прелюдия. Все напряжённо ждали.

И вот, наконец, началось!

– Уважаемые коллеги! – кто-то иронически хмыкнул, – Теперь о неприятном. Все вы знаете, какое сейчас время! В стране кризис. У государства нет средств содержать нерентабельные бюджетные организации. Так случилось, что наш театр сейчас находится в упадке… – возмущенный шум пошёл по рядам, – Тут никто не виноват, коллеги! Все мы очень стараемся, но… Вы ведь всё сами видите! Спектакли отменяются! Вчера на спектакле было пять зрителей! Людям не до театра, они на хлеб не имеют! Что тут долго говорить… Поверьте, мне самому больно!… – одиночный приглушённый возглас, очень похожий на ругательство, – В общем, послезавтра, во вторник, меня пригласили на сессию Областного Совета и на повестке дня – сокращение финансирования Муниципального театра и, как следствие, роспуск труппы…

Читать дальше