Надежда Мотылек - Театральный детектив

Последние слова он вынужден был выкрикивать, поскольку поднялся страшный шум.

– Ага… Эта сволочь и пальцем не пошевелит, чтобы отстоять театр, – тихо прокомментировал кто-то из темноты ложи.

Сразу несколько рук взметнулось вверх. С места подскочил Юра Матейчук, заслуженный. Работал он здесь недавно, но успел завоевать репутацию человека решительного и бескомпромиссного. С администрацией он был в жестком противостоянии и резал правду-матку, не взирая на лица. Уже средних лет, он переехал сюда с семьёй из другого театра, никто не знал, почему. Хотя, с таким характером что тут думать?… Наверняка, его предыдущее начальство не раз перекрестилось, когда он уходил. Партнёры же любили его, с Юркой можно было выпить, посмеяться, он был своим в доску, да и талантлив, как бог.

– Позвольте сказать! – постепенно установилась тишина, – Вот Вы говорите – никто не виноват… Да Вы лжец, уважаемый! При чём тут, кризис, вообще?! Я и сам бы не пошёл на этот… примитив! Театр стал неинтересен – зритель не дурак! И не Вы ли виновны в этом, господин директор? Наш театр процветал до Вашего прихода! Здесь работал прогрессивный, талантливый режиссер! Ведь так? Я прав, ребят? Было много прекрасной молодежи! В репертуаре театра были шикарные кассовые спектакли! Где это все, уважаемый?! В первый же год Вашего правления Вы умудрились довести Сокольского до увольнения! Надо быть дураком, чтобы не понимать, кто заказывал эти мерзкие статейки! Если вы не сошлись характерами, это еще не значит, что нужно гробить театр! Эмоции еще не всё, дорогой мой! – пошёл одобрительный шепоток, – А с ним, между тем, ушла целая группа актёров! На них… именно на них ходил зритель! Без обид, коллеги! Затем планомерно были сняты с репертуара его спектакли, дорогостоящие декорации и костюмы тупо выброшены на помойку! – его жена тронула его за руку, – Погоди, Таня, дай сказать! Теперь у нас ставит только Марфа… – он запнулся, кто-то гоготнул, – …То есть, Марина Дмитриевна. Но, простите, это же бред какой-то! Ничего личного, Марина Дмитриевна!… Люди уходят с середины спектакля! Актеры делают всё, чтобы не быть у Вас занятыми! Позор! Почему бы Вам, Марина Дмитриевна, не заняться тем, чем должны? Ведь Вы же были неплохой актрисей! Теперь ход хорошим режиссерам перекрыт!!! А те режиссеры, что приглашаются, – очень средние, их постановки быстро списывают, чтобы не позориться! Вспомните последнюю, по Лопе де Вега! Господи! Как можно было испортить такой материал?! Таня, не трогай меня! – он перевел дыхание, – В результате такой политики молодёжь уходит от нас целыми партиями! Тринадцать человек ушло за последние два года! Или их уволили ни за что! Ну и теперь – апогей ваших совместных успехов: единственный театр в городе ликвидируют!… И как вы думаете, коллеги, во что Отдел Культуры превратит это прекрасное здание?! В банальный концертный зал, вот во что!!! Ай, ладно, всё… Что уж теперь… Извините, если кого обидел…

Он сел. Директор прослушал этот спитч с терпеливой улыбкой, как слушают ребёнка. Такая категоричность в театре не приветствуется. Острых углов тут не любят. Потом говорили еще многие. Главреж, Марина Дмитриевна Чугун, в простонародье Марфа. Что-то в ней было от носорога – крепко сбитая, плотная, с полным отсутствием шеи, короткими ногами и не способная сдать назад. В тяжёлые для театра годы она торговала на базаре, да так и не смогла вернуть себе интеллигентный вид. Она не говорила, а обвиняла, жёстко выкрикивая, и представлялась она Ксюше в твёрдом брезентовом фартуке с кровавыми пятнами и в матерчатых грязных перчатках. Мол, были бы вы профессионалами, никто бы из зала не уходил, европейский театр требует совершенно другого уровня – знали бы вы, как там пашут, место вам на заводе, а не в театре, ну и всё такое…

Попа-лизаторы говорили, что так категорично нельзя, что разве можно судить, не зная, что никто не виноват, что всё это – цепь трагических случайностей и что Юре следовало бы извиниться. Короче, углублённо занимались излюбленным занятием.

В балете расплакалась одна из девочек и её начали успокаивать.

Лёнька, конечно, призывал бороться, а именно – идти под Обладминистрацию с транспарантами.

Старики, в последнее время бывшие не у дел (при них Носорог превращался в маленькую, несмышлёную девочку, а куда ж это годится!) и потому чувствовавшие себя бесправными, осторожно говорили, что всё это трагично и надо бы куда-то писать. Вот их было действительно жаль…

И уже, чтоб добить, встала завтруппой и напомнила, что несмотря на всё это, расписание никто не отменял, и что через пол часа состоится запланированная репетиция у Марины Дмитриевны.

Короче, закончилось все ничем. Впрочем, как обычно.

Народ, возбуждённый и растерянный, высыпался из зала и разбрёлся по театру. Ксюша, растянув губы в дежурной улыбке и кивая по сторонам, неспешно направилась в курилку.

Надо сказать, настоящие собрания в театре происходили не в зале, а именно в курилке, находившейся в подвале под сценой. Там собирались и курящие и нет, несмотря на густой дым и тесноту. Вот и сейчас в это маленькое помещеньице набилось человек двадцать. Везунчики успели сесть и уже затягивались сигареткой. Тем же, кто побежал за кофе, повезло меньше и они стояли, облокотившись о мраморные стены или сидели на корточках, стараясь не облить кипятком соседей. Когда туда зарулила Ксюша, уминая пирожок с картошкой в темной от масла бумаге, было уже гарячё и слышались повышенные нотки.

– Тебе-то что, Снежуль, ты на радио перейдёшь на полную ставку и всё, – говорил Лёньчик Снежке, лирической героиньке, пробовавшей себя на поприще радионовостей, – Если б я знал, уже давно бы уехал. Пробовался же летом! С руками и с ногами, между прочим, брали!

– Да ладно, всё ты знал, пол года уже колбасится эта ситуация, – вступил в разговор Геша (прекрасный характерный актёр), несколько растягивая слова. Он был нетрадиционной ориентации и не скрывал этого.

– Кто же думал, что так всё закончится?… Мне Ильин клялся по секрету, что не посмеют они! Поболтают, поболтают и успокоятся! – это подала голос Алина, яркая брюнетка, красивыми тонкими пальцами изящно держа дамскую сигарету. Ходили упорные слухи, что между ней и директором не только разговоры. Как будто ей это чем-то помогло, презрительно думала Ксюша. Ролей как не было, так и нет – Марфа таких раскрасавиц на дух не переносит. И вот тут Ксюша была с ней солидарна.

– Этот твой Ильин, если хочешь правду, только рад всему этому, – Геша хлебнул кофе, устраиваясь поудобнее на краешке скамейки, – Сделают из театра концертный зал, как думаешь, кто будет его директором?… Ему же только лучше! Деньги от аренд прямиком в карман пойдут! Труппа мешала только…