Татьяна Брыксина - Тридцать три ненастья

Как это было трогательно! Снег, тишина, остатки праздничного настроения, и мы, чуть пригубляющие коньяк под пироженки. Дружить с ним было здорово и Валере Белянскому, и Мише Смотрову, и Жене Лукину, и Серёже Синякину, не говоря уже о нас с Макеевым… Но всё это раньше, раньше…

Чёрная дыра безнадёги начала всасывать его, всё ускоряясь и ускоряясь, увеличивая дозу, смещая день и ночь, пока не поглотила окончательно.

Божье провидение, что за месяц до э т о г о он успел получить вторую свою государственную премию Волгоградской области. И долги земные раздал, и кредиты погасил, и коммуналку оплатил за год. Как он ждал этих денег! Звонил каждый день:

– Танечка, премию ещё не выдают?

Может, чувствовал что-то и уже готовился стать глиняным ангелом?

О его смерти нам сообщила Лена Хрипунова, и мы завыли в два голоса. У Макеева сразу же обострились хронические болячки: гипертония, артрит, ноги почти перестали двигаться.

– Ты не понимаешь, – кричал он мне, – у нас была особая связка. Его не стало. И меня стало меньше. Ты же помнишь, как он говорил: «Нас мало. Нас только трое»!

Я помнила. Я всё помнила. В изножье его я положила прекрасные белые розы. Женя Лукин читал в писательском буфете Серёжины стихи по памяти, и невозможно было смотреть товарищам в глаза. Их застилали слёзы.

Помните «Русскую Венеру» кисти Кустодиева? Так это – точь-в-точь моя подруга Ира Дубровина! Разница лишь в том, что лицо кустодиевской Венеры не обезображено печатью интеллекта. А Ира, девушка моего возраста и роста, была в молодости не просто красива лицом, но ещё и в меру умна.

Мы познакомились на станции метро «Университетская», где собиралась группа выступальщиков перед студентами МГУ. Удивительно было увидеть девушку столь внушительного формата и абсолютной раскованности. Маленький, как известно, жмётся к маленькому, большой – к большому. Нам было комфортнее находиться рядом: две гагары – уже стая! И пусть посторонятся девочки-припевочки – 90-60-90 с кавалерами не выше 175. Взаимная симпатия возникла сразу. Оказалось, Ира работает редактором отдела художественной литературы в издательстве «Советская Россия», дружна с поэтами Валентином Устиновым и Александром Бобровым, бывала на седьмом этаже нашего общежития: одним словом – свой человек! Ира оставила мне телефоны – домашний и служебный.

Студенты МГУ нас приняли снисходительно, но угостили чаем после творческой встречи. Тщета наших усилий была очевидна. Им подавай Евтушенко с Вознесенским, Окуджаву с Ахмадулиной, а приехали никому не известные провинциалы в сопровождении окололитературных тётенек, придумавших эту встречу.

В «Советской России», куда я стала наезжать часто, речи о себе даже не заводила. Мне хотелось, чтобы там узнали Макеева, заинтересовались его поэзией. Ведь стоил он того!

Ира ставила мне чашечку кофе и просила почитать чего-нибудь. Редакторские дамы отрывались от работы и слушали макеевское, типа:

Какой бы любящей и зависимой женой я ни была, не фигнёй же людей обольщала, а настоящими стихами. С этим никто не спорил. Мол, можно и рукопись рассмотреть!

Ира Дубровина, повидавшая в «Советской России» многих и многих соискателей издательских позиций, приняла Макеева страстно, вызвалась перепечатать его рукопись. И работа закипела. Стопка «беловых» текстов росла на глазах. Однако старший редактор отдела попеняла мне:

– Зачем вы Ирину Васильевну нагружаете? У неё много текущей работы. Сами подготовьте рукопись и приносите.

– Да я бы помаленьку… – пыталась было возразить Ира.

Но работу пришлось свернуть. Решили, что я привезу готовый материал из Волгограда. И то – какая удача!

Готовую рукопись привезла лишь через полгода, а удача хвостиком вильнула. Началась перестройка, и всё поменялось. Потерянное время оказалось роковым для книжки Василия. Не зря говорится: куй железо, пока горячо!

На дружбу нашу с Ириной это никак не повлияло. Мы продолжали ездить в гости друг к другу, заглядывать в ЦДЛ. Иногда я ночевала у неё на 4-й улице 8 Марта. Замечательные Ирины родители были гостеприимны, но оба болели. Отец практически не вставал с постели. Я почти не общалась с ним, лишь заглядывала поздороваться. А у мамы были серьёзные проблемы с сердцем. И всё же домашняя атмосфера становилась отдушиной для меня после общежитского многолюдия. А ещё у Иры были две замечательные подруги, тоже сотрудницы «Советской России», но из других отделов – Маринка Нестерова и Лена Ладонщикова, дочь известного детского писателя. Кстати, замуж Лена вышла за моего однокурсника, белоруса Алеся Кажедуба. А Марина крутила роман с известным прозаиком-патриотом, пожалуй, самым ныне известным. Девочки охотно приняли меня в свою компанию, и мне не раз довелось погостить в доме Ладонщиковых, посидеть в ЦДЛ в компании писателя-патриота, рядом с которым часто обретались прозаик Владимир Личутин и критик Владимир Бондаренко.

В доме у Иры, в комнате её с птицей счастья, подвешенной к потолку, часто собирался интересный писательский народ. Пили по чуть-чуть, предпочитая чай, кофе и добрую беседу. Завозила и я к ней своих друзей-волгоградцев, приехавших в Москву. Петя Таращенко с восторгом воспринял Иру и её формы:

– Отпад! Кустодиевская красавица! Не иссякла ещё русская порода!

На второй год моей учёбы я уговорила Ирину ехать со мной в Волгоград на Октябрьские праздники. Встретили нас Василий и Лёша Кучко, обещанный Ирке в качестве потенциального жениха. Оба с потрёпанными букетиками дубков, что поразило меня несказанно – редкая галантность!

Одинокий на тот момент Лёшка оторопел:

– Вот это женщина!

Но я-то сразу поняла: дела между ними не сладишь! Во вкусе Кучко были женщины субтильные, миниатюрные. Улучив минуту, я всё же наседала:

– Лёша, это то, что тебе нужно! Добрая, красивая, с московской жилплощадью, редактор в издательстве к тому же!

– Таня, я не справлюсь, – сказал, как отрезал, Кучко. Но знаки внимания моей подруге всё же оказывал.

Поехали в Волжский, отметили встречу, раздухарились. И тут на Макеева нашло:

– Хочу искупаться в Ахтубе! Только надо водки с собой захватить.

– Вася, ноябрь на дворе! Не сходи с ума.

Но Василия было не остановить. И мы пошли. Благо, до Ахтубы недалеко. Обтоптав ледяные закромки, безумец нырнул в воду, но на долгое плавание его не хватило. Выскочил, фыркая. Я кинулась к нему с махровым банным полотенцем. А Ира визжала от восторга: