Андрей Красильников - Старинное древо

– Можно девушке устроиться на нижней полке?

– Не знаю, не знаю, – явно набивая цену за возможную услугу, продолжила своё верещание проводница. – Могут в Туле подсесть, в Орле…

– Спасибо, но мне удобней наверху, – отчётливо изрекла юная богиня, поставив в ложное положение добровольного ходатая. Это положение ещё более усугубила следующая реплика:

– Особенно наедине с мужчиной.

– Могу тебе, доченька, другое купе подыскать, женское, – обрадовалась новой возможности отработать так хорошо лежавшие в кармане двадцать рублей проводница.

– Благодарю за заботу, но я уже устроилась. Да с мужчиной, на самом деле, гораздо интереснее, – лишила её последней надежды несговорчивая пассажирка.

– Как хочешь, – не очень любезно произнесла особа, не имевшая никакой талии, и удалилась, так и не дав сдачи, но и не попрощавшись.

Александр пристальней всмотрелся в соседку. Теперь, когда она сидела напротив и не только талия, но даже стройные ножки, оказавшиеся под столиком, не были видны, вся привлекательность мигом исчезла. Вспомнились частые разочарования юности: идущая впереди девушка казалась со спины Афродитой, но стоило обогнать и обернуться, иллюзия мгновенно развеивалась как дым. Так и тут: фигурка фигуркой, а вот личико явно подкачало – на мисс Вселенная никак не тянуло, и на мисс Ольгин, пожалуй, тоже. Простецкое оно какое-то, и нос слегка вздёрнут, и рот широкий, плебейский. Такие губы его явно не манят.

Нет, с Машей ни в какое сравнение не идёт. Машу всегда хочется целовать. Даже если она сонная, неумытая, неприбранная. Настолько притягательны её уста.

Но хватит душу травить! Всё равно никакой Маши рядом нет и не будет ещё несколько дней. Не будет и Кати, которую он, несмотря на существование блистательной юной подруги, любит ничуть не меньше, чем двадцать лет назад, когда они только поженились. С попутчицами в поезде можно позволить себе лишь лёгкий флирт – не больше. Слишком дороги оказываются потом эти солнечные удары в пути.

Александр не был однолюбом, но и донжуанством не страдал. Он признавал лишь самый минимальный набор, необходимый каждому мужчине: любовь небесная и любовь земная. Небесная, разумеется, жена, мать собственного ребёнка. Иначе как можно прожить с человеком весь отпущенный тебе срок! И не только лучшую его часть, но – если случится – долгую тягучую старость, о которой он не мог думать без содрогания, вспоминая собственных родителей. Спали последние лет тридцать в разных кроватях, а ворковали друг с другом, как юные голубки. Неужели и ему предстоит такая пытка? Вот почему надо иметь любовь небесную. Одну-единственную на всю жизнь: ведь она может оказаться непомерно долгой и мучительно тяжёлой.

Земная должна быть тоже единственной. Но время от времени разной, поскольку плотские утехи с постоянной партнёршей быстро приедаются, теряют остроту тех греховных ощущений, ради которых приходится обманывать любимую супругу и устраивать всякие приключения. Разнообразить эти приключения тяжело, а с новой пассией можно повторять одни и те же и даже чувствовать себя при этом помолодевшим. Например, поездки в Суздаль с афинскими ночами в тамошнем мотеле. Скольких уж он туда перевозил, и каждый раз испытывал те же эмоции, что в первый раз, в далёком семьдесят восьмом, с самой первой, самой бесстыжей (о, застойные времена всегда наименее пристойные). Кстати, с Катей он в те края не наведывался, и это хорошо: теперь легко говорить о командировках в сей древний град, не боясь вызвать опасных подозрений и ассоциаций.

Да, такого, как он, впору называть полуторалюбом. Одну любит по-настоящему, другую в полнакала, дополняя недостающую половину звериной страстью. Или совсем не любит, а только вожделеет? Нет, всё-таки немножко любит, ибо без слабого зародыша этого чувства не мыслит себе какие-либо интимные отношения с женщиной.

Вот, например, сейчас: сидит перед ним девушка, безусловно, вызывающая желания своими идеальными формами. Но стремиться к удовлетворению желаний он не станет. И не только потому, что в самый кульминационный момент стройные ножки и осиная талия скроются от его взора, а предстанет ему вырубленное топором лицо. Просто без влекущего к человеку чувства он не сумеет воспламениться, не сумеет превратить свойственный каждому млекопитающему акт в высшую из всех возможных форм человеческих отношений, когда два тела отправляются в совместный полёт по самой причудливой орбите и одновременно преодолевают земное притяжение, выходя в космос истинной любви.

– Может, вы уже хотите спать? – прерывает его размышления девичий голосок.

Александр инстинктивно бросает взгляд на часы: всего-то половина двенадцатого. Правда, вставать придётся довольно рано, и с рациональной точки зрения – самое время укладываться. Но разве в такую рань уснёшь, даже если это очень нужно?

– Нет, что вы. Я раньше двух никогда не ложусь.

– А встаёте во сколько?

Нелепый обывательский вопрос! Обычное ничего не значащее любопытство, которое он терпеть не может. Хотя нет, всё гораздо тоньше: ответ позволяет определить, ходит ли человек на работу – есть же такие счастливцы, кому этого делать не надо.

– Мне на службу к десяти, поэтому могу поспать до половины девятого.

– И за полтора часа всё успеваете? – с ноткой сомнения вопрошает юная попутчица.

– Час на сборы, полчаса на дорогу – как раз получается.

– А я думала, в Москве меньше, чем за час, никуда не добраться, – с детской непосредственностью произносит Виктория. Да ей и в самом деле никак не больше двадцати.

– За полчаса я и пешком могу дойти: живу в центре, работаю тоже. Кстати, на машине почти столько же выходит: светофоры, пробки, развороты…

Ну вот, вместо того чтобы просветить её своими вопросами, как рентгеновскими лучами, сам рассказывает о себе! Нет, нужно резко развернуть разговор на сто восемьдесят градусов.

– У вас-то, наверное, за тридцать минут весь город обойти можно?

– Тридцать минут вы будете от вокзала до центра добираться. А до нового квартала, где я живу, и вовсе не меньше пятидесяти. А то и час.

– Вот как! – удивился Александр. – Сколько же человек живёт в Ольгине?

– Больше двадцати тысяч – это факт. Но меньше двадцати пяти. Точно не знает никто.

– У нас микрорайоны населённей. И всего-то тридцать-сорок домов. Три-четыре автобусные остановки.

– Вы в небеса карабкаетесь, а мы ближе к земле стремимся. У нас половина семей собственный дом имеет. А многоквартирные – не выше трёх этажей.

В дверь просунулась физиономия толстозадой проводницы.

– Прибываем в Ольгин в девять ноль-ноль. За час – санитарная зона. Разбужу в семь.

– Почему так рано? – не удержался от удивления Александр.