Андрей Красильников - Старинное древо

Он отчеканил каждое слово, будто произносил его с трибуны. Потом, испугавшись, как бы излишний пафос не воздвиг ненужного между ними барьера, решил закончить в шутливом стиле:

– Разве что Билл Клинтон. Но он вряд ли будет у нас работать.

В этот момент Александр даже сам себе понравился. Но никакой благодарности не последовало. Напротив, в ответной реплике просквозила издёвка:

– Так все говорят. А делают наоборот. По мне, лучше договориться обо всём вначале. Я девушка простая. Надо так надо.

О проклятая русская покорность! Покорность и обречённость. Такое впечатление, что ей лучше услышать да, чем нет. Вот и подбери ключ к этому национальному характеру.

– Виктория, вы имеете дело с порядочным человеком… джентльменом…

Он начинал кипеть от негодования: что ещё сказать о себе, что добавить… Не излагать же политическую автобиографию. Да и послужит ли она сегодня положительным аргументом в такой ситуации?

Последнее слово сорвалось с языка случайно, от полного отчаяния:

– …дворянином.

– Дворянином? – переспросила она. – А разве у нас ещё есть дворяне?

Только сейчас понял Александр, какую устроил сам себе ловушку: тут уже не место ни пафосу, ни браваде, ни юмору, ни флирту. На такой вопрос случайной ли попутчице, корреспонденту бульварной газеты или самому Господу Богу нужно отвечать одинаково и совершенно откровенно.

– Я не могу говорить за других, скажу только о себе: да, я дворянин. Несмотря на отмену сословных привилегий, экспроприацию имений, чудовищный остракизм прежних властей. Потому что дворянство – это не права, а обязанности. Обязанности, которые человек возлагает на себя сам, по зову крови, ничего ни от кого не требуя за их исполнение. Обязанности быть честным, порядочным, правдивым, заботиться о России, прилежно служить, не брать при этом мзду, не совершать подлых и гнусных поступков. И ещё много-много бесконечных «не»: не держать вилку в правой руке, не входить в дверь впереди дамы, не забывать в девятый день Пасхи посещать могилы предков, даже если ты атеист, не расточать семейных реликвий, не играть на профессиональной сцене… Дворянин – это человек, признающий массу ограничений, установленных предыдущими поколениями, их правила, принципы и даже предрассудки. Лишений в его жизни не меньше, чем у монаха в скиту, и все они абсолютно добровольные. Конечно, он может нарушить свой обет, но тогда навсегда потеряет право называться дворянином, потому что сегодня оно держится только на обязанностях: права-то давно отняты. Опять-таки, заметьте, потеряет не для других, – они его тайны могут и не знать – а для себя. Я тоже не хотел обнажать перед вами самое сокровенное, но вы невольно вынудили меня к этому. Я понял, что ваши сомнения в моей искренности развеять по-другому невозможно, вот почему и предпринял крайний шаг. Поверьте, после такой исповеди дело моей чести, чтобы никто к вам и мизинцем притронуться не смел.

Александр перевёл дух и взор: если, произнося свой монолог, он озирался по сторонам, воздевал очи горе и опускал долу, отчаянно при этом жестикулируя обеими руками, то сейчас смотрел прямо в глаза собеседнице.

– Скажите откровенно: вы верите мне, Виктория?

В этот момент вид его, возбуждённый, отчасти даже агрессивный, мог напугать любого. Но девушка равнодушно отнеслась к внезапному перевоплощению соседа по купе, ещё минут пять назад совершенно спокойного и уравновешенного. Она кокетливо улыбнулась ему и шутливо пригрозила пальчиком:

– Э, нет, так дело не пойдёт. Что значит – мизинцем притронуться не смел? Ну и пусть притрагиваются на здоровье. Я за себя постоять сумею. Мне никакая защита не нужна.

Такой реакции Александр никак не ожидал. Он чуть не поперхнулся первым же словом, стараясь возразить как можно быстрее и резче:

– Я имею в виду не простое ухаживание, а злоупотребления служебным положением, незаконное принуждение, своеобразную форму насилия, когда жертва находится в служебной зависимости и не может дать отпор…

– Жертва всегда может дать отпор. Только хочет ли она этого – большой вопрос, – перебила его Виктория.

– Не понимаю, – начал было радетель нравственности и благопристойности, но его тут же осадили:

– Вот именно – не понимаете. Думаете, мы в ваших приёмных сидим из любви к факсам и телефонограммам? Ошибаетесь. Для нас это вид охоты, можно сказать, сафари. Мы знаем, что звери опасные, могут ранить и даже убить, но всё равно пытаемся захомутать и приручить какого-нибудь тигра, льва или леопарда. Таков закон джунглей, в том числе и ваших каменных. Не мы его придумали, не нам его и отменять. Вот так, Александр Петрович, предупреждаю сразу: я из числа тех женщин, которые нанимаются на работу не для того, чтобы к пятидесяти пяти годам получать меньше ста долларов от государства, а для того, чтобы заработать себе на остаток жизни пораньше и побольше. Уж извините, если что сказала не так, но, как говорится, откровенностью за откровенность.

Не ожидал он от сущего ребёнка такой зрелой речи. И по форме, и по содержанию. Меняло ли это его планы и намерения? Конечно же, нет. В конце концов, она права: даже целомудренная Верочка и та подцепила топ-менеджера Юру, сынка крупного нефтяного магната. Теперь привяжет его к себе окончательно пуповиной младенца: знать надо этого телка – на верёвочке водить можно. И сколько ещё в банке таких женихов!

Бывают и совсем вопиющие примеры. В соседней башне секретарша окрутила самого президента. Семью бросил, жил чёрт-те в каком шалаше, чуть ли не у неё в хрущобе, оставив коттедж в Жуковке жене. Потом, конечно, заново отстроился, в соседнем посёлке, и всё наладилось. Правда, президент тот совсем не породистый, совсем чернозёмный, а у третьего сословия свои представления о жизни.

С другой стороны, случались подобные истории и в августейших семьях. В начале семидесятых один кронпринц привёз себе из-за границы принцессу-секретаршу. Теперь оба благополучно восседают на троне.

Наверное, она права. Татьяну Ларину тоже вывозили из глухомани в Москву, на ярмарку невест. Да, в каждые времена эта деликатная проблема решалась не без сложностей. Нельзя же, в конце концов, обо всех судить по себе: да, ему повезло, он женился по любви, не прилагая особых усилий, на барышне своего круга. Хотя о чём он: мужчине-то всегда легче.

Долгое осмысление услышанного вызвало новую паузу в диалоге. Викторию она напугала: ей показалось, что язык сослужил дурную службу, и хорошее место может так же быстро уплыть, как и замаячило на горизонте. Собеседница решила дать задний ход:

– Нет, вы не подумайте, будто я путана какая-нибудь. У меня не тот характер, чтобы торговать собою.

– Уж сразу – торговать. Некоторые, например, любят себя дарить, – решил продолжить щекотливую тему Александр, перейдя в более уместную для неё тональность. – Или сдавать в аренду.