Лариса Шевченко - Тина

– Господи, о чем ты говоришь? Обокрали вчистую. Два года семья, затянув пояса, рассчитывалась с организациями, для которых чинила аппаратуру. Ничего, с божьей помощью выкарабкались. Позже, через знакомых они выяснили, что мальчики на самом деле состояли на службе в милиции, устраивали подставы и грабили интеллигентные семьи, пытающиеся организовать легальный бизнес. Сколько подобных историй может рассказать каждая из нас! Хорошо, что они без смертоубийства.

– Самое обидное, когда человек не может защитить свое человеческое и гражданское достоинство, – грустно заметила Жанна. – Дядя моего мужа занимал достаточно высокий пост в администрации области, потом вышел на пенсию. Пока работал, его все знали и помнили, а на пенсии он уже никому не нужен был. Как-то возвращался он с дня рождения друга совсем чуть-чуть выпивши. Нельзя ему употреблять алкоголь, давление подскакивает. Не понравился милиционерам цвет его лица. Остановили, в машину предложили сесть. Дядя объяснил, что лицо красное у него из-за давления, а что немного пошатывает, так возраст, семьдесят два года – не шутка. Но в машину сел безропотно, воспитанный был человек.

Привезли его в милицию, но домой не разрешили позвонить. Он им стал объяснять, что по такому-то и такому пункту КЗоТа они обязаны предоставить ему право на один звонок. Что тут началось! Он еще и умный! Раздели, били, ногами пинали, издевались. Сначала предупредили, что на пятнадцать суток посадят, потом пригрозили убить и концов никто не найдет. Руки все порезали в кровь какими-то жесткими ремнями. Сын разыскал и вызволил отца, – хотя ему говорили, что нет его в отделении, – жизнь ему спас. Милиционеры все медицинские и гражданские нормы нарушили. Самое интересное, что был суд. Так судья сказала: «Раз сто граммов выпил – виноват». «У нас сухой закон?» – уточнил мой дядя. Только благодаря своим связям ему удалось завести уголовные дела на двух офицеров и методично записать все их нарушения. Но судья встала на защиту «чести мундира», а не пострадавшего. В сумме по всем пунктам обвинения милиционерам дали по два года условно и они продолжали работать на прежних местах. Это все, что дядя смог сделать. А что уж говорить о простых смертных.

У соседки дети колядовали под рождество, так всю их компанию забрали в милицию и двенадцать часов там продержали. Сотрудники милиции не только не позвонили родителям, что обязаны были сделать, но и обложили матом матерей, которые пришли спасать своих несовершеннолетних дочек. Протокол задержания не предъявляли, били детей. Боже мой, сколько было слез, страхов, истерик, больничных! Я до сих пор с дрожью вспоминаю эту душераздирающую историю, – сказала Жанна.

И Лена вспомнила:

– А я только раз за всю свою жизнь с милиционером столкнулась. Подвозил меня знакомый на своей машине. Останавливает нас гаишник, красивенький, молоденький такой, усики еще не пробились, совсем молочный. Знакомый мой долго выслушивал юнца с серьезным видом, а потом вытащил документ полковника запаса. Мальчишка, нимало не смутившись, заявил: «Ну, так сразу и сказали бы». Спросила я потом знакомого: «Мы что-то нарушили?». Тот ответил: «Я никогда не нарушаю. Гаишник взятку пытался стребовать».

– Послушайте, точно такую же фразу мне сказала продавщица, когда пыталась «наказать меня» на 300 грамм с каждого килограмма сыра и масла. Это сейчас наиболее дорогие продукты. Чтобы меня не обвешивали, я со своими никелированными гирьками теперь хожу, будто член какой-то инспекции, – рассмеялась Аня.

– Мне близки и понятны эти проблемы. И все же неудачную тему мы выбрали для ночного разговора. Хватит вспоминать плохое. Зачем сейчас нервы дергать? Были девяностые, был беспредел. Но все это безобразие уже закончилось, – сказала Лена, закрывая глаза.

*

Лена слышит голос Ани:

– …Моя подруга-психолог собирала реальный материал на эту тему. Книгу хотела написать о влиянии службы в армии на физическое и психическое здоровье мужчин. И меня просила помочь ей. Предлагала опрашивать служивших в армии бывших выпускников нашей школы, когда они приезжают на вечера встреч одноклассников, с обещанием не упоминать имен и не выдавать свои источники.

– И что выявил опрос? – встрепенулась Инна.

– У меня не получалось в праздничной обстановке говорить с ребятами о серьезных вещах. И только один парень-весельчак, выйдя со мной в пустой класс, закатал штанины своих брюк и показал ноги в страшных черных пятнах – результат беспрерывного трехдневного отмокания в болоте под лозунгом серьезной практической подготовки к защите родины. Мол, вы всё должны испытать.

«И многим эта «наука» даром не прошла? А на дыбу вас не вздергивали, не тренировали на случай, если попадете в плен? А если вдруг война, какие же из вас, покалеченных, солдаты получатся? У кого ноги, у кого почки застужены. Вы же ни на что теперь не годны. Не роптали?» – спросила я, не на шутку разволновавшись.

«Помалкивали. Кто бы позволил. Нам внушали, что мы обязаны, что мы герои. Со школы привыкли слушаться и подчиняться», – ответил мой бывший ученик.

«Исполнять чью-то злую волю я учила? Только добрую, и то в разумных пределах».

«В армии приказания начальника не подлежат обсуждению. Это теперь, на гражданке все обдумываешь, оцениваешь, а тогда, в восемнадцать лет мы все сопляки, салажата…»

«Что еще поучительного преподнесешь своей старой учительнице?» – спросила я.

«Много чего было… Не стоит рассказывать. И хорошее было».

«Например».

«Сразу так и не вспомнить… Думали, что мужаем, что во имя…»

– Издала твоя знакомая книгу? – шепотом спросила Аню Жанна.

– Болеет. Инсульт у нее был. Уже не надеется, что сможет окончательно выздороветь и осилить задуманное. Иногда она мне кое-что рассказывает о судьбах опрашиваемых ею солдат, но все такое страшное, что я отмахиваюсь от нее, не желая травмировать себе психику.

– Вспомни хоть один случай.

– Я тебе о своем знакомом поведаю. Давясь слезами, он рассказывал мне о товарище, которого сильно били.

– За что? – уточнила Инна.

– Ни за что. От скуки, от желания поиздеваться над более слабым. Им видно, не хватало острых ощущений. А пьяными его еще до потери пульса насиловали под злые яростные насмешки… Не сбежишь. Кругом море. Товарищ жаловался: «Кто бы знал, как мне плохо! Жизнь и так трудная, зачем ее усложнять и похабить?.. Как человек жесток и не разумен… Хуже животного».

– С тех пор как в армии стали служит зеки, все в ней повернулось в худшую сторону, – вздохнула Инна. – И никто не защитил того парня?

– Знакомый сказал, что не с руки было, мол, что я мог сделать, живя в этой дикой своре?.. Они же гуртом. Самому занять его место?.. Я вынужден был принимать условия их «игры». Такие вот «показательные выступления» и «вольная программа»…