Лариса Шевченко - Тина

– Случится невероятное: справедливость восторжествует? – усмехнулась Инна. – В мужских общежитиях такие же безобразия творятся. Уже не в первый раз убеждаюсь, что в полностью мужском коллективе некоторые особи проявляют свою звериную сущность. Взять хотя бы мальчишники и другие, чисто мужские праздники.

– Мой знакомый не ходит на подобные тусовки. Говорит, нет времяпровождения омерзительней и паскудней. Пьют, дерутся, мирятся… и оправдывают себя тем, что, мол, вы не знаете, как нам т а м было… – сказала Аня.

– Сами же эти безобразия и устраивают, – заметила Инна.

– С подачи и потворства нижних офицерских чинов много чего в армии происходит, – заметила Аня.

– То, что парню голову пробили, вина не офицеров, а солдат, призванных после тюрем. Похоже, сын твоего сослуживца не захотел подчиниться их бандитскому «уставу». Вот они и устроили ему «темную», – сказала Инна.

– Бандиты служат в стройбатах. Вот где полное бесправие, – вздохнула Жанна.

– Там же нет строевой муштры.

– И что? Один парнишка мне рассказывал: «Выживу ли вообще… доживу ли до завтра… Шестерил, унижался… Какие там на гражданке обиды! Я в армии всех простил, кто меня раньше обижал. То все было так мелко… Допустим, не понимал я, как дети могут бить детей, издеваться… Дурак был, гонор свой показал, вот комиссар и загнал меня туда, где Макар телят не пас… в самое горнило ада человеческой подлости и звериной ненависти. Знал куда… А мама верила, что я в стройбате по специальности работал». – Жанна опять вздохнула. – А мой зять – здоровенный мужик, спортсмен – об армии подробно не распространялся, только сказал: «Нигде больше не видел такой степени пренебрежения к личности человека, как в армии. Там для них человек – ничто. В учебке определенный процент смертности считалось нормой. После нее Афганистан раем показался. Я думал, что высечен из скалы. Но камень тоже разрушается в адовом огне. Вернулся домой другим человеком. Но теперь «иду по своей лыжне». Великое счастье, что у меня дочки».

– Те, кто сломался в армии, геройствуют на гражданке в своих семьях. Матерей бьют, когда те денег не дают на водку, жен по пьяни насилуют при детях… как их когда-то. Командира не надерешь, а жену… И с праздников их еле живых чужие дружки приволакивают домой. Они-то не знают, какими те были героями… – зло сказала Инна.

– А я думала на эти тусовка ходят только те, кто сами… других… а не те …кого, – не поверила Жанна.

– Достойные ребята культурно празднуют, с размахом, но без пьяного куража и купаний в фонтанах.

Как-то видела встречу двух бывших сослуживцев. Один издевался в армии над другим, моим знакомым. Смотрю, обнялись. Простил? Я бы руки не подала. Я бы не спустила, – Инна брезгливо передернула плечами.

– На гражданке ему тоже могут отомстить, – осторожно предположила Аня. – Хотя… не целесообразно.

– Пошеруди в своей памяти как в предпраздничном холодильнике. Многим бы досталось?

– Ну… не думаю. Мой ученик говорил: «Я уважать себя и своих ребят хотел, за то, что наша служба идет на пользу моей стране. Я защитник! А чему меня научила армия? Хамству, жестокости. Еще подличать, быть двуличным, прогибаться под каждого. А главное ненависти к людям и к самой жизни. В этом проявляется мужское мужество и достоинство?» – глаза Ани опять увлажнились, а уголки губ задрожали. – Сколько я души в него вкладывала, пока он рос! Он был моим тайным любимчиком, сынком.

– В армии есть много чего недоступного моему пониманию. Есть ручные картофелечистки, даже электрические. Почему солдат заставляют работать обычными ножами? Повара не хотят лишить себя развлечения: возможности поиздеваться над подчиненными? А портянки? Это же архаизм, анахронизм, средневековье! Не пора ли их в музей сдать? – коснулась другой сферы деятельность Жанна.

– Они от нашей бедности. Финансы в нашей казне поют романсы, – уверенно сказала Аня. – Или воруют.

Не могла Жанна «прикрыть» больную кровоточащую тему. Старшему внуку подходил срок выполнять свой гражданский и мужской долг перед родиной.

– Не благо жить под постоянной памятью об унижениях. Она с неумолимой настойчивостью долбит, сверлит мозг. Каленым железом не выжжешь. Вот и пьет, заливает, затуманивает… Мать тревожится, жена плачет, ведь все вроде в семье нормально, так отчего же эти срывы, запои, отчего непредсказуемая жестокость? – Жанна задумалась. – …Мне много лет, но до сих пор меня дергает за сердце одно подростковое, непреднамеренное, неосмысленное предательство, ложь и оговор. Я в таких случаях ощущаю нехватку сил понять… и совсем не от недостатка знаний, а от чего-то еще другого… непостижимого… Трудно бывает, когда тебе казалось, что ты знаешь, как устроен мир, а потом оказывалось, что все твои знания – наивность, глупость, что всё куда сложнее. Нет, не сложнее… гаже, обидней. Когда никаких канонов… когда ты униженный, затравленный. Несправедливость лежит в основе мироздания? Иногда мы об этом забываем, а когда обстановка накаляется до взрывоопасной… Любовь, равенство, братство… Они на небе…

Много гадкого я узнала, что по детдомовским понятиям быть не должно, но было. Ну, понятное дело, если бы фрицы…

– Это после хорошего детдома, – заметила Аня.

– Наш был хороший, пока блатного директора не поставили. Он только показухой занимался, а с детьми при нем черте что творили. Благо я на выпуске была. Меня сильно не затронуло.

– Я бы не стала совсем уж однозначно… об армии. Наверное, не так много мест, где подобным образом «воспитывают героев», и не так уж много этих сволочей-старшин. Или как их там… – попыталась закрыть больную тему Инна. Ее поташнивало от стремительно нарастающего давления.

– Но для каждой матери ее ребенок – вся планета. Хотелось бы, чтобы на жизненном пути наших мальчишек было меньше бессмысленно-жестоких потерь. Отличник в учебе – это еще не гарантия дальнейшей счастливой жизни, – вздохнула Жанна, – Но…

– Подводишь к самой главной мысли? – усмехнулась Инна.

– Да. Мои ученики, в основном, возвращались из армии окрепшие, возмужавшие. Помню, приходили веселые, довольные собой, хвалились, что служили на границе. Дружно жили, интересно, многому научились. Начальник был как отец родной.

– Я горда учениками, которые переросли меня, но особенно, сумевшими преодолеть в себе страшные наследственные или приобретенные пороки, – сказала Аня, уводя подруг от тяжелой темы.

– Я к сверхсрочникам отношусь с подозрением. Мне кажется, там остаются те, которые не могут состояться на гражданке. А в армии они находят работу «по душе» и могут «проявить» себя в полную силу, в полный накал. Нет, чтобы порядок навести, а они наоборот приличных ребят ломают, – снова повело Жанну на тропу тоскливых мыслей. – Ну, допустим те от бескультурья, от злой неизрасходованной силы, от собственной обиды на кого-то другого, а тот образованный офицер, отчего?