Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

Нина росла. Текучее время невидимо для глаз, а все, что живет на земле под его неумолимым воздействием, непреклонно подвергалось тем или иным изменениям. Деревце год за годом превращалось в большое дерево; птенчик за лето взрослел и на крыльях преодолевал тысячи километров. Мать Наталья наконец одумалась, взялась за дело – стала в палатке торговать конфетами и печеньем. Невелик доход, но и он реален, добыт честным трудом.

Нина из подростка превращалась в чудную девушку, училась на пятерки. Любила читать Цветаеву, Ахматову… И я ей подарил свою книгу с автографом. В один из праздников меня пригласили в школу на литературную встречу. Она наизусть очень звучно и эмоционально прочитала мои стихи.

О, если бы так и продолжалось… Но Наталья по неосторожности, необдуманности допустила страшный промах: заняла под проценты большую сумму денег, чтобы открыть свой продуктовый ларек. Задумка провалилась. Бабу облапошили, обобрали белым днем опытные, ловкие, лихие люди. Долг за ней повис баснословный, а чем расплачиваться? Нечем! Между тем проценты набегали! Участились угрозы выбить из нее деньги через суд или посредством физической расправы. Родственники, друзья-приятели, бывшие ухажеры – никто не протянул ей руку помощи. И тогда она решила податься в столицу на заработки.

Нина и я провожали ее на вокзале. Она молча глядела на дочь. Ни слова не промолвила и в ту прощальную минуту, когда поезд дал сигнал отправления. В этот вечер долго-долго слышалась со второго этажа протяжная печальная музыка, по которой было нетрудно догадаться: она плакала…

– Нина, тебе мать высылает деньги на прожитье?

– Нет. Она расплачивается с долгами. Но мне хватает… – Она горько усмехнулась.

Я знал, что если буду просто так что-то ей предлагать, она не возьмет. А вот по праздникам… Я стал приносить кое-что из одежды и обуви (все было добротное!), оставленное моей уже повзрослевшей дочерью. Что-то из продуктов. Она, смущаясь, благодарила.

Нина стала встречаться с юношей. В первые дни он, покуривая, поджидал ее во дворе на скамейке. Потом в подъезде. Позже уже заходил к ней в квартиру. – Ты его любишь? – как-то спросил я ее.

Она ответила невразумительно:

– Скучно одной…

От нее попахивало сигаретами.

«Козленочек, когда я уйду из дома, ты никому не открывай дверь!»– мысленно предостерегал я ее. А вслух несколько в иной форме. Не послушалась. Открыла.

Мороз. Снег. Зима. Маленькая лохматая собачка бегала возле дома, поджимая под себя то одну замерзшую заднюю лапу, то другую. Кто этот безжалостный хозяин? Или хозяйка? Когда «добрые» соседи отравили кота Пунша, то Наталья купила это крошечное существо. Она была смышленее кота и в «опасном» подъезде не задерживалась, а с разбега грудью толкала дверь и выбегала наружу. Она храбро гонялась за котами, умела ладить с бродячими собаками и ласкалась буквально к каждому проходящему человеку. Завидев меня, мотая шелковыми ушами, подбегала. Она вся радостно трепетала, трусливо приседала при касании моем ладони ее косматой головки.

…Лаяла, скулила от холода, звала Нину. Нина не появлялась. Я взял собачку к себе. Покормил. Она запрыгнула в кресло, свернулась калачиком и уснула.

Парней она меняла с той же «строгой» последовательностью, какой некогда придерживалась ее мать по отношению к избранным сопостельникам. Те, которых я видел воочию, были вполне симпатичны, по-юношески стройны. Что называется, ей под стать. О, сколько же разбитых вдребезги сердец! Почему? Зачем? Но с этими вопросами я не решался к ней обращаться. Даже остерегался. Пацаны из ее окружения по ночам толпились, гомонили, курили в подъезде. На просьбу жильцов, чтобы их не беспокоили, они отвечали хулиганскими выпадами: поджигали газеты в почтовых ящиках, разбивали стекла в окнах, дерзко осклабившись, грозились еще более извращенно расправиться. На вино, наркоту и сигареты требовались деньги. И они пытались в той или иной квартире открыть в дверях замок или к кому-то забраться через форточку. А верховодила, давала наводку Нина!

…И музыка уже не звучала…

Летом приехала Наталья. Она стояла в окружении соседей и взахлеб хвалила дочь:

– Умничка! Все-то у нее прибрано, чистенько!

Правду она не знала. Да она в ней и не нуждалась.

Они продали квартиру.

Попрощаться со мной Нина не зашла. Вразуми ее, Господь!

Прошедшей зимой мне позвонил редактор районки:

– Тут приехали из Новой Анны. Хотят тебя видеть.

«И в преисподнюю от них не спрячешься – везде разыщут!» – возмущался я дорогой, за многолетье изрядно уставший от навязчивых просьб: помоги… протолкни… похвали… Графоманы прут валом! Не иначе и эти того же пошиба!

В кабинете помимо самого хозяина я увидел мужчину средних лет, плотного, с черной бородкой. Рядом с ним сидела женщина, которую я сравнил с прозрачным апрельским цветком, способным жить только при благодатной солнечной погоде. Редактор познакомил меня с ними. Он – Федор. Она – Надежда. Меня они заочно знали. По моим книгам, публикациям в периодической печати.

– Вот решили к вам обратиться как к земляку- писателю с просьбой, – начал Федор. – Моя жена загорелась желанием выпустить сборник стихов. Могли бы вы подредактировать ее рукопись и написать предисловие? Ну пару-тройку фраз? Было бы лестно от профессионала…

«Прозрачный апрельский цветок…» – мелькнуло в моей голове. Улыбнувшись, я согласился.

Как и условились, через неделю они уже были у меня дома. Перед окном отливала бирюзой их собственная «десятка». Позже мне открылось, что Федор являлся владельцем заправки, бара и ряда магазинов. Мой письменный стол принял на себя отрадный груз – три бутылки виноградного вина (сами бутылки внешне смотрелись, как виноградные гроздья), колбасу, конфеты, черную икру. Я в свою очередь не помедлил передать гостям рукопись с моими правками. А хватанув бокал волшебного напитка, с горячим желанием прочитал вступительную заметку.

Федор не изменился в лице, словно и не слушал, задумчиво поглаживал бороденку, занятый, как мне показалось, отстраненными мыслями. Надежда просияла счастливой улыбкой, ее глаза с устоявшейся тенью потаенной печали прояснились, как летнее небо после затяжной, тяжелой хмари. Она протянула ко мне небольшую ладонь:

– Будем друзьями!

Я крепко пожал ее руку и ощутил жестковатую, натруженную мозолистость. И еще более проникся к ней добрым, человеческим чувством. Конечно же в моем письменном монологе прозвучали завышенные оценки ее скромного творчества, но так нередко бывает, когда, сам не сознавая того, невольно втягиваешься, увлекаешься и выплескиваешь в словах совершенно не относящееся к предмету твоего внимания. И все ж таки десятка два стихов меня тронули своей искренностью. После их прочтения мне кое-что стало понятно и стало чистосердечно жаль эту женщину – она страдала, она мучилась, она была несчастна.