Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

С тех пор о печи и думать перестал. Наутро оделся, как полагается, оседлал Сивого, подвязал к седлу торбу с провиантом, поеду, мол, от ворогов Русь сторожить. И поскакал трючком за околицу на бугор. А матушка, стало быть, побежала к Груне, чтоб великой радостью с нею поделиться. Груня ее встренула с улыбкой: «Ну вот, а ты, бабушка, горилась-печалилась! А принудил Илью слезть с печи горох, вернее, отвар от гороха. Ну а теперча об этом нече поминать! Иде ж он щас? На пожне?» – поинтересовалась девица. Мать указала рукой: «Эвон на бугре солнышко застит! И то дело… чем кирпичи протирать да клопов кормить!»

Дед Митрий с узлами пропихнулся в купе и, как бестолковый школьник у доски, остолбенело замер, мотая по сторонам головой.

– Ты, отец, не от злой бабы сбежал, никак не опомнишься от радости?

– Не сбежал я… А еду к ней. В областной больнице она. Харчишек везу – сальца, медку…

Парень, который подал голос, лежал на второй полке, держа в руках раскрытую книгу так, что она скрывала половину его лица. Открытая половина старику не понравилась: щека была небритая, а глаз отсвечивал холодноватой лукавинкой. А уж эта откровенная наглость, вместо того чтобы сказать «здравствуй!», он, как над ровесником, подшучивает. Дед Митрий уже мог безошибочно утвердиться в своей правоте: хам, развязный тип и опасный.

Внизу сидела средних лет женщина, полноватая и, судя по свежей испарине на лбу, вошла в вагон недавно, по всей видимости, в Морце. У ее ног стояло ведро, обвязанное белым ситцевым платком – так обвязывают деревенские бабы подойники после полуденной дойки. Дед Матвей удовлетворенно подумал: стало быть, своя, почти местная, землячка. И лицом, и всей фигурой она ему импонировала, располагала к себе. Это его успокоило, «привело в порядок», он несколько расслабился, потоптался на месте.

– Да вы садитесь. Какое ваше место?

Он заглянул в билет, назвал. Оказалось, его занял парень.

– Отец, я отдаю тебе свое, более удобное для тебя, старого человека, на нижней полке. А сюда тебе и трудно забраться, да и свалиться немудрено сонному. Согласен?

Поехали. Спать еще рано. Женщина задвинула ведро под столик.

Парень брезгливо потянул носом:

– Мамаша, а ты хорошо подумала, когда в ведро укладывала куриные тушки? Сейчас не продыхнешь. А что будет часа через два-три! Да мы тут задохнемся к ядрене фене!

– Небось, не помрешь! Че ж мне, их за пазуху совать?

– Суй хоть под юбку!

– Не нравится – в другое купе уматывай!

– Кто меня там ждет?

– Да такого головотяпа тока армия ждет!

– Армию я сломал… на ГУЛАГе.

– В Афгане, что ль, ГУЛАГа эта?

– Ну да, в Африке!

Парень рассмеялся, зевнул… И вскоре книга свалилась на пол – он заснул. Дед Матвей поднял книгу, прочитал название:

– Архипелаг ГУЛАГ. – Задумчиво промычал: – М-м-да-а…

Тетка тоже вздохнула:

– Послал Господь попутчика… Теперь и глаз не сомкнешь – аль ножом ширнет в пузо, аль сопрет че… Курочек-то я везу сестре в город. Она – пенсионерка, на этажах голодует. Пяток зарубила…

Тут загремела дверь, вошла проводница.

– Дедушка, ваш билетик…

– Вот, милая, мой документик.

– Так. Тринадцатое… А сидите на двенадцатом. Вот ваше место. Эй, просыпайся! Улегся как на сеновале! Аж слюнку сронил!

– Мы же с папашкой договорились… у него грыжа…

– Правильно, у тебя грыжи нет, не заработал еще. Ничего. Все впереди. А сейчас освободи место!

Парень спрыгнул. Низкорослый, на вид подросток. Оказалось, «зайцем» ехал.

– Ишь, забился на верхотуру, думал, не замечу!

– Ниче я не думал…

– Именно… Щас будет станция Вязовка. И я тебя высажу.

– Без твоей помощи обойдусь!

– Он еще огрызается! Вот нахал!

Дед Матвей подтвердил:

– Даже хам!

Тетка тоже не осталась в стороне:

– Куры мои ему помешали! Куры по закону едут, а ты…

Дед Матвей убедительно попросил проводницу:

– Непременно избавьте нас от него. Не иначе с тюряги сбежал. Вот и Солженицыным интересуется!

– А-а, напугались, сдрейфили! – рассиял улыбкой парень.

– Артист из погорелого театра! – укорила тетка.

– А я и еду на артиста учиться.

– Без денег?

– А зачем они? У меня талант, а он дороже…

Проводнице было недосуг слушать всякую всячину, накоротке обронила:

– Я за тобой еще вернусь.

И ушла. Парень заткнул книгу под рубаху. Молчал.

– Сразу прижух! А то – «матушка», «папашка»…

– Нет, я думаю…

– Думай не думай, а от Вязовки пехом придется домой добираться. Небось, мать обрадуется – сын приблудный явился!

– Не обрадуется… Она – алкоголичка.

Дед Матвей и тетка переглянулись, в один голос спросили:

– Опять комедию играешь? Репетируешь?..

В окне беспросветная темь. В коей несложно и заблудиться.

От подошедшего к вокзалу поезда пахнуло нездоровым, тепловато-протухшим воздухом. Степан вглядывался в людскую толчею, выискивая племянницу. Вчера из Москвы позвонила сестра: «У Вероники каникулы. Пусть с недельку поживет у тебя…» И она всхлипнула. А может, какой посторонний звук? Может, просто послышалось? Ведь вон какая даль!

Не он, а Вероника его угадала.

– Привет, дядечка!

Обняла его за шею, поцеловала в губы. Он учуял смешанные запахи духов, сигарет и вина. Ожидал увидеть девочку-подростка с угрястым подбородком. – Когда же ты успела? С меня ростом!

Племянница лукаво подмигнула:

– На перроне будем объясняться? Идем.

Она по-свойски взяла его под руку.

В квартире царил некий беспорядок.

– Не ошибусь, если скажу, что тетя Катя в отъезде.

– Да. Уехала в санаторий. Подлечиться.

– Сердце?

– Нет… Да это тебе не надо знать.

– А-а, я поняла… Мама говорила, что у вас дети не рождаются.

– Ну вот, оказывается, ты в курсе…

– Мы родные и должны все знать друг о друге, чтоб при необходимости…

Степан перебил ее:

– Потом пофилософствуем. Марш в ванную. А я стол накрою.

Разрумянившаяся Вероника через некоторое время вошла в зал. Рассмеялась:

– Это называется стол накрыл – две миски молочной лапши и горбушка хлеба!

– Чего бог послал.

– Ох, мужички… Куда уж вам без нас, баб!

Она вытащила из своей сумки ветчину, пол- литровую банку черной икры, коробку конфет, бананы и бутылку коньяка.

– Начнем пировать!

Сама налила в стаканы:

– За встречу, дядя!

– Постой. А тебе не рановато ли?

– Ты же сам недавно сказал, что я повзрослела.

– Ладно. Но только одну стопку. И ни глотка больше. А то…

– А то мамке на меня пожалуешься, и она а-тата! – по попке неразумное чадо!

Вероника грациозно откинулась на спинку кресла, высоко оголив ноги и круто подъемля грудь:

– Можно я закурю?

Прижмурившись, затянулась сигаретой: