Наталия Смирнова - Страсти по Самайну – 2. Книга 2

Чернильные верхушки елей плясали на синем небосводе, где-то ухало и подвывало.

– Милорд! – Тревор бежал быстро, ногами взметая облачка снега.

Лес молчал.

Но на поляне, щедро освещенной белым лунным светом, с неподвижным лицом, заиндевевшими бровями и ресницами, закрытыми глазами, нелепо вывернув ноги, лежал граф Кайден…

Глава 10

Четыре дня граф Кайден горел в бреду. Все это время Арела сидела на его кровати и держала за пылающую руку. Спала тут же. Тюринн пытался увести ее для отдыха в комнату прислуги – не далась. Он махнул рукой, лишь послал Тревора за врачевателями. Тот привез ведунью, по слухам, якшавшуюся с самой Нарглой. Сгорбленная старуха с растрепанными седыми космами узловатыми пальцами чертила в воздухе какие-то знаки, сквозь прорехи в зубах бормотала заклинания, жгла пучки трав, окуривая комнату и отпаивала графа пахучими отварами.

На пятый день, когда жаркое тело графа стало внезапно холодеть и исходить щедрым липким потом, а рот – медленно синеть, старуха сказала, что смерть не сожмет его сердце в ледяной кулак, не запретит биться. Во всяком случае, не сейчас. Арела сразу вся как-то обмякла и наконец покинула покои милорда.

Никто из присутствующих не понял, что падение графа с лошади – моих рук дело. Только Тревор сокрушался пуще других и корил себя, думая, что плохо оседлал Буяна.

К вечеру я понесла милорду его первый ужин за эти дни. Как больному, ему полагался куриный бульон с гренками и яйцом, свежий хлеб и отвар боровника, что оставила ведунья, – ядреное средство, подымающее мертвых с постели.

На деревянных ногах поднялась я в его покои. Там на широкой кровати он и лежал – бледный и с закрытыми глазами. Поставила поднос рядом с кроватью и поспешно отошла к зашторенному окну. Невидяще смотрела на снег, покрывшийся черными пятнами проталин.

Что ж, надо признать, что у меня не получилось. Или все-таки получилось? Граф Кайден не отправился к праотцам, как мне того хотелось вначале. Но наказан ли он? Определенно. Ведунья уходя сказала, что ноги больше не служат ему. Он никогда не встанет с постели и проведет остаток дней, разглядывая паутину под потолком своей спальни.

Мысли расползались как рваное покрывало, совершенно нельзя было сосредоточиться ни на чем. Надо ли мне большего возмездия? Нет. Нет в сердце привычной холодной злости, нет ярости, нет отчаяния. Пусто.

– Подойди ко мне, девчонка, – слабым, но твердым голосом сказал милорд.

Я от неожиданности вздрогнула, потом собралась. Руки почти не дрожали, когда я подала графу его бульон. Он приложился к чашке и жадно и долго глотал. Провел ладонью по тощей груди, словно провожая льющуюся жидкость – от горла по глотке вниз, через грудь, к животу. Громко и пахуче вздохнул, кивнул мне:

– Ведь это сделала ты? Ты? Молчишь… – сердце мое превратилось в какой-то вязкий кисель, как треснувшее сырое яйцо, стекло по ребрам куда-то вниз, к похолодевшему животу. Он все понял. Конец мне теперь, – я знаю. Я знаю даже, почему.

Замолчал, отвернувшись.

– Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… – произнес он, глядя внезапно покрасневшими глазами куда-то мимо, – … ты так похожа на нее. Где ты была все это время?

Сказанное доходило до меня меня медленно, толчками. Я оглушенно хватала воздух ртом, не в силах произнести ни слова, а граф продолжал:

– Семь долгих лет я искал тебя и твою мать Диву. Не знал, что она родила девочку; когда наконец нашел, она сказала мне, что ребенок не выжил. Но я же вижу… вижу в тебе свою кровь… как же жестока судьба…

– Ты чудовище! – наконец я произнесла слова, обжигавшие мне губы.

– Я любил ее! Я дал ей все! Богатство, уважение… все! А она сбежала с этим ублюдком Виллемом!

– Когда любят – отпускают! – крикнула я в слепой ярости.

Я не смогла удержать боль внутри, и боль выплеснулась, затопила все вокруг – полумрак неуютной комнаты, малахит берегов и холмов, утес, на котором стоит замок в белой пене облаков. Подхватила юбки и побежала прочь – больно, ветер гнет голые верхушки деревьев – больно, блестит в закатных лучах река, что унесла мою маму, – больно. Смотреть на это – больно. Даже дышать – больно. Закрыть бы глаза, не видеть ничего, не чувствовать, но…

Вдруг, посреди двора, прямо напротив меня четкий образ – женщина высокая, статная. Платье бьется по ветру. Рыжие волосы растрепаны, как тогда, а глаза, что черный омут. Мама!

Глава 11

Слезы подступили к горлу, веревкой свили глотку – заплакала, уткнувшись в грудь мамы, долго и сладко. Слезы лились так щедро и стремительно, что кажется – не из глаз, а откуда-то со дна сердца, подгоняемые его частым и упругим биением. Минуты, а может, часы спустя, выплакав все не выплаканное за годы, я успокоилась.

– Скажи, мама, что мне делать теперь? – я не открывала глаз, не отпускала рук, боялась потерять.

– Прости его, доченька… Он получил свое сполна. Спасение не в смерти, а в прощении. Знай, девочка моя: лесть, злость, месть – для бесов честь! Отпусти его. Живи жизнь до капельки, помогай слабым, привечай бедных, делай добро. Отдавая, не проси взамен. Счастлива будь, доченька!

Я отстранилась, чтобы заглянуть маме в глаза. А нет их – глаз. Вместо лица – древесная узловатая кора, вместо рук раскидистые ветви разрезали небо. Старый морщинистый дуб в моих объятиях. А мамы нет, будто и не было.

Вздохнула судорожно, уняла дыхание. Разлилось по телу долгожданное усталое облегчение. Плита, лежавшая на моих плечах, наконец треснула, раскрошилась и сгинула прочь.

Утерла слезы, пошла обратно.

Граф Кайден по-прежнему лежал в постели. Глаза его были закрыты и под ними пролегли глубокие тени, черты лица заострились. Я видела – не спит. Сверлила взглядом носки ботинок, не зная, как начать разговор.

– Ула, подойди, – тихо сказал он.

Я присела на краешек кровати, спрятала в ладони лицо.

– Завтра я поеду домой, – выдавила из себя наконец. Слова давались мне с трудом, застревали в горле.

– Останься. Я не хочу терять тебя, не сейчас, когда я только обрел тебя… – я подняла глаза на графа – уж не повредился ли он головой? – а тот продолжал:

– Я не протяну долго. А ты леди по праву рождения. Получишь титул графини, этот замок, сокровища и все окрестные земли. Тебя ждет блестящее будущее. Останься! Пожалуйста…

Глава 12

Вот он лежит передо мной: худой, нескладный, виноватый. Я отвернулась: не было сил смотреть в эти глаза.

– Нет. Я здесь чужая. Не будет мне здесь добра и счастья. Мой дом там, где я выросла.

Граф попытался обнять меня, но я выставила вперед руки, вырвалась, резко встала.

– Я пойду. Простите, милорд, – называть его отцом не поворачивался язык.

– Ула, не торопись. Подумай еще… прошу… И если тебе что-то надо, можешь смело брать.