Таня Сербиянова - Кадеточка. Повесть

И когда я ей, вспоминая нашу духовную близость, написал, что решил уйти из училища, то она тут же всколыхнулась. Прислала такое письмо! Не уясняя у меня, почему и что? В письме только одно! Не бросай и не уходи! А я, наивный, ей все вот, так и так, мол. А она настаивала, умоляла, просила меня. А потом я понял, что она целовала так меня, как курсанта, ее будущего, быть может, мужа – офицера.

Понял и письма писать перестал. Написал, что я уже принял решение. Еще одно письмо от нее, а потом еще, очень коротенькое. Читал его и тогда еще не понял, не понял того, что она предала. Нет! Не меня, а себя и свои поцелуи!

Вот так и присох тот красивенький и нежный мой Ручеек. И это был первый урок! Потом был и второй!

– Рота смирно! Равнение направо! Мы, печатая шаг, бухаем, бах-бах, бах-бах. Адмирал стоит и смотрит, потом видит меня на шкентеле.

– Курсант такой-то! Ко мне!

Выпадаю из строя, делать нечего. Подхожу и только с рапортом, а он мне.

– Слушай, такой-то. Ты, вот что.… Не подходи ни к кому и не жалуйся. Понял?

Я стою и молчу. А он мне опять.

– Я с тобой говорю? Что ты молчишь?

Я все так же. Он смотрит на меня в упор недобрыми глазами, а потом отвернулся и думает. А я про себя. Вот постой и подумай! Тебе это будет полезно. А ведь ему было о чем подумать…

Я ведь не собирался молчать на его самоуправство. Рапорт мой уже у него восемь месяцев пролежал, да я и не учился. Налицо превышение полномочий. Так что если бы я хоть кому заикнулся, то у него, в любом случае, по моему вопросу были неприятности. И он это знал! Знал, догадался я, иначе бы даже об этом не говорил. А сейчас он думал, как со мной поступить дальше. Все в училище знали обо мне, знали, что не сломили, но так это здесь, а вот сейчас, когда вокруг такие события? Тогда как?

Объединенный штаб самых крупных в стране военно-морских учений расположили в нашем училище и для обслуживания оставили только одну роту курсантов и меня. А куда ему было девать меня? Он же и зимой меня вместе с двоечниками при училище оставил. И однажды зашел к ним, а там я. Он вплотную подошел ко мне, между койками больше не было места, стоял и смотрел на меня в упор. Я стоял перед ним, метр восемьдесят, а он всего лишь метр шестьдесят, шестьдесят пять. А потом прошипел мне злобно.

– Слышишь, ты! Не смотри, что я маленький, а ты большой, я тебя все равно выеду! – вот так, адмирал?!

И пошел, разнося вокруг всех в пух и прах.

И вот опять мы лицом к лицу. И не получилось у него того, что он мне зимой обещал! Теперь мой черед наступал, и вот тут-то я мог подсунуть ему ту же еду, потому что меня приставили к адъютанту маршала артиллерии Воронову. И он это знал. А Воронов, он же маршал и уже несколько раз отзывал и расспрашивал, отчего это я, главстаршина и в училище оставлен?

Поэтому я ждал от своего начальника училища первого шага. И он это понял. Ведь ему обязательно обо мне и тех расспросов Воронова уже доложили.

– Ты у Воронова?

– Да!

– А ты ему?

– Нет, хотя спрашивал…

И это так ему не понравилось, что я вижу, как он весь даже съежился. Отвернулся, покачался с носка на носок, а потом вдруг улыбаясь мне.

– Вообще, так! Ты не подходи ни к кому, а я тебя сразу же после учений отпущу. Ты понял? Куда ты там собирался, в какое училище просил перевод.

Я ему, но он. – Да знаю я, знаю! Понял?

А я стою и молчу. Ведь он уже меня столько раз обманывал!

– Ну, что ты молчишь? Отвечать! Слышишь! Я приказываю!

Я все так же – стою и молчу. Вижу, как у него по лицу пробежала недобрая волна злости. Но я понял, что он осознал мою тишину.

– Ну, хорошо! Даю тебе честное слово, слово адмирала, что я как сказал, так и поступлю. Но только при одном условии! Ты никому и ни о чем не говоришь и не пишешь. Понял! Ну!

– Понять – то я понял, да вот…

– Даю тебе слово коммуниста.

– Есть! Понял!

Учения прошли и снова все вернулись в училище. Опять построение и опять я иду, но теперь уже вместе со своими парнями, среди своих четверокурсников. И вижу, как он идет наискосок, а за ним свита его. Эх, думаю, если я сейчас не подойду, так он меня так и профилонит. Выскочил и к нему. Он даже не успел отреагировать. А меня такая злость взяла, и я ему с ходу.

– А как же слово? Слово адмирала? Коммуниста! Ведь обещал и клялся! Соврал! Опять соврал!

Он остановился, а потом, как запыхтит, и хотел видно.… А ведь я и он, мы стоим перед всем училищем! А они все мимо идут и все ему…

– Смирно! Равнение направо!

Вот такой был у меня в жизни еще урок!

И если бы не заступились потом за меня добрые люди, так я должен был прослужить еще целый год на флоте, а ведь по закону должен был – только полгода!

Он меня специально удерживал в стенах училища, и приказ тот, что мне прочитали тогда на плацу, был от двенадцатого июля. Это он, так специально мне сделал, как мне подарок, от всего своего честного слова адмиральского и слова коммуниста!

Ведь он так рассчитывал, что меня через полгода нельзя отпускать, эти самые двенадцать чисел июля мешали, лишние они оказались. Не вписывались они в норму полугодовую для демобилизации меня по закону. И это он так хотел, но у него обломилось опять!

Через товарища своего вышел на кадры флота, и те меня уволили в запас на основании вышедших сроков. Так, и записали в деле, что приказ о моем отчислении был подписан от июля. И не указали, с какого числа!

Вот и все! И это ему тоже урок, таким хитрым и пушистым! Как говорят, поделом им, нечего врать! Хоть адмиралам и хоть коммунистам! Но урок тот уже от меня!

На этом о нем отложим и перейдем уже к ней.

Итак, теперь представьте себе квартиру в двухэтажном доме, что рядом с училищем, где раньше жила она. Да и пусть уж она сама о себе дальше рассказывает… Итак, вот послушайте сами ее о себе рассказ…

Его неожиданный визит смутил меня. Мама зовет и быстро успевает шепнуть: – К тебе курсант пожаловал.

– Здравствуйте, Таня!

– Здравствуйте, но я Вас что-то не припоминаю. Откуда же Вы меня, знаете, и звать Вас… Ну, да, Сергей.

И пока он мне поясняет, я все же успеваю его рассмотреть девичьим оценивающим взглядом.

Так, парень видный…

И к тому же хорошо сложен, по всему, видно, что и аккуратный, это я вижу по его форме, безукоризненно чистой и отутюженной. С продольным рубчиком по рукавам и, конечно же, такими стрелками на брюках, будто бы разрезающими пополам, и в сверкающих до зеркального блеска ботинках. И еще, очень красиво разглаженной, освобожденной от каких-нибудь, даже мелких складочек суконки спереди. А это уже ему плюс! Так, что же еще? Ага, его лицо!

Лицо, можно сказать, обычное, даже чем-то привлекательное, но не смазливое и черты лица правильные. Говорит спокойно, не нервничает и голос у него приятный, мужской, неписклявый, немного низкий и грубоватый. Держится просто не рисуется и пока не нахальничает.