Сергей Миронов - По мотивам того, чего не было

Я приобретаю жетончик у женщины с типичной для кассирши внешностью: угловатой, пышноватой и официальной; опускаю его в щелку и пробираюсь на перрон. Вагончик только что отъехал, и у меня есть минутка до прибытия его брата-близнеца. Это время я с удовольствием потрачу на то, чтобы как следует рассмотреть немногочисленных пассажиров.

На платформе всего несколько человек. Среди них ничем не примечательная супружеская пара, мужик с выпученными, словно при Базедовой болезни, глазами, некрасивая девушка с огромными наушниками, да господин с букетиком белых хризантем, который и привлекает мое внимание.

Одет он аккуратно, однако вещи его – из самых дешевых, как и стоптанные ботиночки о рыжей коже, до блеска натертые ваксой. Рядовая, ничем не запоминающаяся внешность по-своему привлекает, но самое главное достояние этого мужчины – его удивительно печальные глаза глубокого зеленого цвета, заглянув в которые я не могу отделаться от мысли, что он несчастен и одинок.

Тем временем на нижнюю станцию прибывает небесно-голубой вагончик. Его появление самым положительным образом сказывается на всеобщем настроении. Кажется, даже печальное лицо мужика на миг озаряется улыбкой. Мне и самому становится радостно – я давно не катался на фуникулере и даже успел по нему соскучиться. Я проскакиваю в открывшиеся дверки и занимаю свое любимое место – в нижней части, у окошка, откуда открывается прекрасный вид на город.

Всего через несколько мгновений я наверху. Вояж в этой скрипящей жестяной банке оказался слишком коротким, и я не успел как следует им насладиться. На выходе из станции я замечаю подозрительного мужика с огромным рюкзаком, из которого выглядывает черенок лопаты, а так же старого знакомого – бродягу Арлекина. Он все еще жив, надо же! Как всегда, углубившись в свои мысли и что-то нервно нашептывая, он проследовал мимо, не признав во мне старинного приятеля. Я не стану за ним гнаться, не сегодня: я не в духе. Но я искренне рад, что старик еще с нами. Давно я его не видел, думал – издох, допился до чертиков… Но нет, жив еще, старая каналья!

Появление бродяги вызвало во мне прилив воспоминаний о былой жизни, о былой моей беззаботной жизни, в которой не было места сомнениям и лишним мыслям. Много воды с тех пор утекло. Я изменился, мир вокруг меня тоже изменился, и только старый уличный пес Арлекин все такой же – лихой танцор и пропойца, хитрец и бездельник, знающий жизнь с какой-то особой, мне, пожалуй, неподвластной стороны. Я рад, я чрезвычайно рад, что он еще топчет своими стопами эту грешную землю.

Воспоминания. Нахлынули, стервецы. Как много всего меня связывает с Киевом! Тут я родился и вырос, тут прошло мое детство и большая часть сознательной жизни, но в последнее время я совсем перестал понимать этот город. Что-то изменилось, и каждый раз, когда я принимаюсь размышлять о Киеве, я чувствую горечь и ностальгию. Все новое, что появляется в городе, ему совершенно не подходит, а чаще всего и вовсе вредит. Сколько бы ни старался, я не могу заставить себя относиться к Киеву так, как когда-то. Я помню его совсем другим – тихим, спокойным и интеллигентным. Жизнь здесь всегда текла удивительно неспешно и размеренно, словно на курорте. В Киеве ничего никогда не происходило, и ему было присуще любимое многими провинциальное обаяние. Это был уникальный город – при своем размере и статусе столицы, быт тут мало чем отличался от быта в деревне. Но теперь это безликий, серый город. Разве у Киева осталось лицо? Разве он по-прежнему чем-то отличается от сотен других городов?

Быстрым шагом я пересекаю площадь перед монастырем, и проскочив заполненный автомобилями перекресток попадаю в густой поток самой разношерстной публики, фотографирующей городские панорамы на мобильные телефоны. Полагаю, эти фото в скором времени займут свое почетное место в чреде других подобных, размещенных в инстаграме с громким пафосным названием вроде: «@romantic777dreamer». Они встанут в один ряд с другими «фотошедеврами»: прошлогодним «Алуштинским закатом», позапрошлогодним «Львовским восходом» и ежегодными фото беспородной неврастеничной собаки на дивно коротких лапах, которую все родственники причислили к очень умным просто потому, что когда-то она украла котлеты со стола. Разве глупая собака может украсть котлеты со стола?

У меня возникает непреодолимое желание сменить картинку, и я сворачиваю на ближайшую улочку, которой оказывается переулок Аллы Тарасовой. Тут, среди потрепанного прошлого этого города, я чувствую себя куда комфортнее.

Милый моему сердцу старый дом потерял. Он и так никогда не отличался лоском, но в последнее время бедняга совсем стух. Недолго осталось этому мандариново-лимонного цвета домику под номером шесть. Следующее по улице здание уже принялся кромсать стальной ковш экскаватора, значит, скоро дойдет очередь и до этого. Обидно, но с каждым годом таких строений остается все меньше и меньше, а значит становится меньше и самого Киева. Пожалуй, осмотрю-ка я любимый домик. Быть может, я вижу его в последний раз, и когда снова окажусь тут, его уже не будет.

Территория вокруг загажена донельзя: публика, проживающая в доме номер шесть, никогда не отличалась культурой. На звук моих шагов является болезненного вида щенок, который похож на все известные мне породы собак, хотя и очень отдаленно. Ведомый щенячьим любопытством, он бесцеремонно принимается обнюхивать мои кроссовки. Топнув ногой, я наглеца отгоняю, но он оказывается с характером и принимается мне мстить, подняв истерический лай.

Подгоняемый щенячьими проклятиями, я поворачиваю назад. Из-за угла дома выныривает бородач с одутловатым красным лицом и тяжелыми веками. Он молча проходит мимо и, подойдя к одному из забитых фанерой окон, принимается в него дубасить, требуя, чтобы некто под именем Батон немедленно ему открыл. Батон, впрочем, двери открывать не спешит, из-за чего бородач злится и постепенно трезвеет. Едва я оказываюсь за воротами, мне навстречу показывается собутыльник Батона и того второго. Признав во мне своего, он сиплым голосом спрашивает:

– Шо, не пускает?

– Помер, наверное, – безмятежно отвечаю я и продолжаю свой путь.

Миновав зеленый строительный забор, который призван скрыть от посторонних глаз очередное преступление – снос старого-престарого особняка, переступая через груды строительного мусора, я направляюсь вниз по улочке. Достигнув Михайловского переулка, я решаю навестить один симпатичный дворик, который совершенно случайно обнаружил во время одной из ночных прогулок по городу много лет назад. Страшно себе представить, во что, учитывая современные тенденции, он мог за это время превратиться…