Андрей Лазарев - Иллюзия неодиночества

– Ну а ты как думал, Егорча. Это тебе не по дичи дробью садить.

– Ага.

В тот вечер они долго сидели с Пахомом в избушке за столом. Стоял морозный декабрь, самое преддверие Нового года, и Пахом привез с собой водки. Выпивали далеко за полночь. Пахом пришел на «буране», разведать насчет берлог. На следующий день пошли на лыжах, и Егорча указал ему по своим приметкам пару на близлежащих островах.

Как раз ближе к весне и задрал Пахома шатун. Мужики после рассказали Егорче. Толком никто из них не ведал подробностей, однако выходило так, что Пахом в одиночку да с похмелья ушел в лес, да так и не вернулся. Нашли уже после, спустя неделю. Ладно, хоть жил бобылем, горевать особо некому.

С тех пор Егорча вовсе отшельничал. Ни с кем из местных такой дружбы, как с Пахомом, он не водил. Встречался если только случайно. В мае, примерно раз в неделю, стрекотали в островье моторки. Местные приезжали на нерест щуки.

Генка Щукин вышел с поезда и огляделся. Раннее утро, заспанная станция. Никого. Оставалось еще километров восемьдесят пути. Придется выходить на дорогу и ловить попутку. Возможно, кто из лесовозов подберет. Раньше ходил рейсовый автобус, сперва ежедневно, это еще в Генкином детстве, потом всего пару раз в неделю. Четыре года не ездил Генка в деревню. С тех пор как умерли бабушка с дедушкой. Да и жизнь мегаполиса засосала, что называется.

Закинув на плечо сумку с нехитрым скарбом, Генка в последний раз оглянулся на уходящую вдаль нитку железной дороги, отсвечивающую в рассветных солнечных лучах, повернулся и зашагал к проселку. Если удачно попасть на попутку, то часа через два три он будет на месте.

Генка бежал. Бежал от того, что окончательно запутался. В первую очередь в себе. Не складывалась личная жизнь у Генки уже который год. Последние полгода ругались со Светкой отчаянно. Поздние возвращения с работы, постоянные командировки, постоянная нехватка денег.

Генка не находил в себе сил объяснять, что для того, чтобы хоть что-то получить, надо сначала постараться. То ли Светка не хотела понимать, то ли действительно не понимала, но Генка каждый вечер слушал одно и то же про кучу успешных знакомых. Начинал срываться, кричал, чтобы нашла уже себе другого, поуспешнее, так сказать, и перестала его пилить. В общем, скандалы еще те.

А вчера Генка переполнился после очередной бессонной ночи с криками и швырянием посуды. Наскоро оформил недельный отпуск на работе, взял билеты на поезд и отправился прочь из города. В родные места далекого детства. План был таков: приехать неожиданно к троюродному дядьке, взять моторку и на острова, где когда-то рыбачили с дедом. Отдохнуть в тиши и забвении. Подумать.

Генка не прошел и двух километров по дороге в сторону деревни, как его, несмотря на раннее утро, нагнал уазик. «Летучка» из гаража леспромхоза. Везла запчасти из райцентра.

Выйдя возле дядькиного дома, Генка в первый раз за долгое время по-настоящему улыбнулся. Дядька сидел на крыльце с утренней папиросой.

– Племяш! Здорово! Какими судьбами?

– Да вот. Собрался, дядь. Давно не был.

– Давно, давно. Молодец племяш. Ну проходи, чаи гонять будем. Надолго ли?

– На недельку, дядь.

– И то хорошо.

Сидели у дядьки на кухне, пили чай из огромных кружек.

– Ты, Генка, могилки-то посети стариков своих. Помнишь, где лежат?

– Помню, дядь. Сегодня и отправлюсь. Моторку дашь мне? На острова хочу сгонять на несколько дней.

– Дам, конечно, какой разговор. Замотался поди совсем в своих городах? Вид нездоровый у тебя, Ген, честно говорю.

– Не то слово, дядь. За тишиной приехал. Устал, сил нет.

– Оно и видно. К завтрему соберем тебе все в лучшем виде. Поедешь хоть порыбачишь, как в стародавние времена с дедом. Я-то не могу, видишь, на неделе, работа, мать ее. Да и сам давно не ездил на острова-то. Поблизости сети кидаю.

– Спасибо, дядь.

– Места-то помнишь?

– Конечно.

– Ну, добро.

Генка выступил утром, как и планировал. Дядька собрал ему тушенки, картошки, заварки. Сети, удочки, мазь от комаров. С бани принес завернутую в плащ старенькую двустволку.

– На Медвежьем заночуешь?

– Ага. Изба там стоит еще? Обычно там с дедом ночевали.

– Стоит, полагаю, куда ей деться-то. Я, правда, и не знаю, кто из наших туда наведывается. Раньше вроде Пахом на тех островах промышлял, дак нет Пахома теперь. Так-то у него бы спросить как раз.

– Да ладно, разберусь, дядь. Места знакомые все же.

– Ну, давай. Когда обратно будешь?

– Денька через три-четыре вернусь.

– Добро.

На озере было спокойно. Легкая рябь. Утреннее солнце бликовало на воде, а Генка был счастлив. Так и мчал, крепко сжимая румпель мотора и улыбаясь. Вот и большое озеро позади. Впереди маячат очертания островов. Давно тут не был, ох, как давно. Генка сбавил ход, вошел в проливы, вспоминая про гряды и отмели, которые когда-то еще показывал дед. Петлял проливами к Медвежьему острову. Проверить избушку, пройтись по острову. Потом можно и удочку покидать. Ушицы сварганить. Красота.

Генка приглушил мотор метрах в пятидесяти от берега, притабанил на веслах, чтобы ненароком не наскочить винтом на прибрежный камень. Выскочил на мелководье, подтянул лодку. Вроде здесь должна быть изба. Чуток углубиться в чащу, а там и она, скрытая от постороннего глаза. Если не знать, то и с берега никак не увидеть. Подхватил с переднего сиденья ружьишко. Пойти проведать, а после за скарбом вернуться.

Избушка стояла. Надежно укрытая в окружении густолапых вековых елей. Однако, судя по всему, изба не пустовала. На теплой с ночи печке Генка обнаружил сковородку с жареной щукой, посуда на столе, чья-то теплая одежда, прочая утварь. Такое чувство, что в избе кто-то живет постоянно. Хотя, сколько себя помнил Генка, когда они раньше с дедом приезжали сюда с ночевкой, избушка была прибежищем немногочисленных рыбаков и охотников из местных. И то только тех, кто про нее ведал.

Странно. Генка осторожно открыл дверь, шагнул наружу и замер. Прямо в лицо ему смотрело дуло автомата.

Особое внимание Егорча уделял практике огня. Происходило это как раз на каменистом мысу вдали от избы. Вечерами, когда гладь озера зеркалом простиралась вдаль и бликовала в лучах закатного солнца. В такие моменты Егорча позволял себе ничего не делать некоторое время. Представлялось, словно внутреннее освобождается от любой заботы и от любой мысли. Освобождение достигало нужного, когда исчезало ощущение собственного тела. Словно не сидишь на плоском камне, нагретом за день солнечным теплом.

В таком состоянии Егорча начинал с острой четкостью ощущать, будто он невесомо парит над землей, над озером. И словно нет ни одной мысли, которая могла бы его отяготить или отвлечь. В такой момент Егорча протягивал руки к бездымному пламени. Костер из сушняка он загодя разводил тут же, подле ног, на камне. По первости удавалось лишь чуть касаться быстрых языков пламени и то совсем ненадолго. Со временем практика позволила Егорче словно окунать руки в огнище. Жара не чувствовалось, скорее доброе тепло, дающее какую-то особую внутреннюю силу.