Юрий Лифанов - Не спится…

Дожив до седин, мы оказались в одночасье без дома. Мы снимали там квартиру. Аж из пяти комнат. За 600 долларов в месяц. Только жило нас в ней девять человек. Фактически три семьи. Тесть с тещей, моя семья из четырех человек, сестра жены с мужем и сыном. Хоть и родные, близкие, но как в коммуналке. Три разных семейных уклада. У всех свои привычки, свои потребности, интересы, характеры… Гремучая смесь, одним словом.

А каждой семье жить своим домом невозможно. Пособие по старости, что получали тесть и теща, уходило на оплату только лишь хозяину квартиры. За воду, газ, электричество надо было отдельно платить, и немало. И попробуй протяни с оплатой всех счетов, вмиг останешься без этих благ цивилизации: отключат без долгих разговоров и увещеваний. Может быть, это и хорошо – дисциплинирует. Но в том лишь случае, если ты работаешь и если зарплата позволяет. А при одном лишь пособии по безработице или при той минимальной зарплате, которую чуть ли не всю оставшуюся жизнь имеют многие из приехавших, выдерживать все эти платежи непросто. Ведь надо же еще и есть, пить, одеваться. Можно, конечно, на все это выкроить. И выкраивали. Но опять-таки на самое дешевое, самое доступное. И вот ради этого нищебродства надо было переиначивать свою жизнь?

Реальность эта бесила и мучила. Более всего вечерами. Идешь по улице, заглядываешь ненароком в открытые окна и, если видишь лампочку без абажура, сразу понимаешь: живет в квартире той такой же бедолага, как и ты. Убеждаешься в том, что ты прав, потому еще, что слышишь, как по телевизору или Пугачева поет, или Винокур дурачится.

Голая лампочка – признак прочной и долгой бездомности. Казалось бы, чего проще купить какую-нибудь простенькую люстру. Правда, и на эту мелочь деньги тоже надо выкроить. Но дело не в деньгах. Не нужна тебе эта люстра. Дом-то не твой. Завтра хозяин предложит съезжать с квартиры. Не завтра, так когда истечет срок договора об аренде. Зачем же угол этот чужой обустраивать? И с мебелью тоже нет смысла затеваться. Мы, знаешь, на чем с женой там спали? На продавленных топчанах, которые с улицы принесли. Кто-то выбросил, а мы принесли. А в изголовье у нас вместо тумбочек спального гарнитура картонные коробки из-под телевизора стояли. Жена прикрыла их цветастой тряпочкой – уютно получилось. В комнате у нас с ней кроме топчана лишь шкаф да стол письменный помещались.

Когда через полгода мне, как вновь прибывшему, перестали платить пособие, я не смог найти ничего, кроме работы уборщика в магазине. И то повезло, потому что магазин тот был недалеко от дома. И вот я, дипломированный инженер с большим стажем конструкторской деятельности, бегаю весь день с ведром и шваброй, выполняя требования всех – от директора магазина до охранника у входа. Полы протри, тележки, оставленные покупателями в зале, собери, в ряд их поставь, покупателям покупки в пакеты уложить помоги, а они эти покупки, кажется, тоннами набирают, да еще и до машины доставь, если пошлют. Я сам не в хоромах рос. С пятнадцати лет на нашем тракторном и маляром, и плотником работал, у станка стоял. Все было. Но ведь в инженеры выбивался. Школу работающей молодежи, институт заочно закончил. А в результате – снова с тряпкой? При этом радоваться должен, что хоть такая работа есть. Давала она мне гарантированный минимальный заработок в размере, равном 750 долларам. Мог ли я жить своим домом, без совместного стариковского пособия в 600 долларов, которое они целиком отдавали хозяину нашей квартиры?

Место свое я потерял ровно через месяц после того, как начал работать. Здоровье подвело. Начались у меня боли в желудке. Отпросился у директора, чтобы к врачу с утра сходить. Отпустил, но с таким выражением лица… Впрочем, его понять можно. Зачем ему такой работник, который мало того что немолод, так еще и нездоров. К врачу, надо сказать, ходить пришлось не один раз. Камень в желчном пузыре обнаружили. Нужна операция. Испугала не столько ее необходимость (здесь убедили, что операция несложная, через два дня уже бегать буду, ведь тут такая медицина, самая лучшая, самая передовая), сколько боязнь, что с работы попросят. И, как назло, примерно через неделю ночью такой приступ случился, что до утра уснуть не мог. Не отпускала боль. Вымотала. А к 7:00 на работу идти надо. Позвонил напарнику (тоже инженер с Украины), объяснил ему все. Говорю: «Предупреди, что во вторую смену выйду обязательно, может, успею в себя прийти». Прихожу к часу дня, а директор меня этак пальцем к себе подзывает и говорит что-то. Спокойно говорит, равнодушно даже как-то. Мне наши бывшие, кто уже давно там живет, переводят: он, мол, заявляет, что в услугах моих больше не нуждается.

Словом, на этом работа моя, первая там, и закончилась. Надо было искать другую. Но как устраиваться на нее, если вот-вот операцию должны делать. Время уже назначили, месяца через полтора. Могли бы и раньше сделать, да вот только медицинская страховка у меня была простая. А там есть еще и так называемые «золотые». За них ежемесячно отдавать надо в пять-шесть раз больше, чем за простую. Если на те же доллары перевести, то получается 20–25 «зеленых». Мы-то с первых дней, конечно же, «золотые» себе завели: по первому разряду жить хотелось. А позже поняли – первый разряд не по нашим доходам. От «золотой» страховки вынуждены были отказаться.

Слушая своего собеседника, вспоминая прочитанное в его записках, я не раз замечал, как часто упоминает он о раздражительности, постоянно возникающей между близкими людьми. И если, по его словам, с первых дней пребывания там это чувство чаще всего испытывал он, то в рассказе о потере работы из-за болезни нередко сетовал уже и на жену, которая, судя по всему, тоже оказалась растерянной перед возникшими обстоятельствами.

– Доктор так и сказал нам тогда с ней, была бы у нас «золотая» медицинская страховка, он бы сделал операцию в течение ближайших дней. Ну а коли простая – ждите, говорит. Стали ждать, что делать, – продолжает рассказывать мой товарищ. – Жена одна стала работать и еще на стороне должна была теперь подрабатывать. То в конторе какой-нибудь или в чужом доме полы моет, то старика какого-нибудь, больного и немощного, по улицам выгуливает за часовую оплату. Но все это крохи. А я жду операции. Дома сижу. Даже подкалымить не на чем: нет работы, а та, что есть, тяжелая, не по моим болячкам. Жене в глаза стыдно смотреть. Вижу ведь, как она колотится. Вижу и то, как она, уставшая, замотанная, уже почти не сдерживает свое раздражение при виде меня, растерянного, унылого. И куда подевались ее обаяние, доброжелательность, сердечность – все то, что делало жизнь нашей семьи и радостной, и уютной. Да и гордыни тоже поубавилось.

А когда пришло время ложиться в больницу, медработники страны вдруг забастовали. Повышения зарплаты стали требовать. От приемов, от плановых операций отказываются. Месяц, другой, третий бастуют. Тем-то, у кого страховка «золотая», ни в чем не отказывают. А таким, как я, одно твердят – ждите.