Владимир Мавродиев - Встретимся завтра

Андреич охнул и вдруг выронил фонарик, тот полетел вниз, на камни. Звякнуло стекло, и всё снова провалилось в темноту. Верёвка вырвалась у меня из рук, лебёдка визгнула, снизу раздался шипучий шлепок об воду…

– Чё… делать-то будем? – через минуту осторожно спросил у меня и у себя Андреич. – Да-а… прям мурашки бегают… Это Цветков не растерялся бы. Он с хирургией своей всякого навидался. Особенно со студентами в анатомичках… А мы…

Я молчал.

– А ну-ка потяни ещё…

Я потянул, и немка мигом выскочила из воды, тяжёлой она уже не была.

– Пусто…

Андреич снова умолк, потом чиркнул спичкой, задымил. Я тоже помалкивал, косясь на папиросный огонёк.

Темь между тем снижалась, обступала. Внезапно прилетевший ветерок захлюпал волной, округа сразу наполнилась шипящими звуками, казавшимися нам то чьим-то покашливанием, то осторожными шагами… Чего греха таить, страшновато было: ведь рядом, внизу, в стылой воде, на склизком каменистом дне лежал мёртвый человек.

– Надо… это… в милицию заявить, – неровным голосом, поперхивая, сказал Андреич. – Может, убили его… Вишь – раздетый, ограбленный, может… Пусть приедут, с водолазом дно прочешут… Дело серьёзное… Да-а… Рыбаки ловили рыбу, а поймали… Пойдём, позвоним в отделение…

И мы быстро засобирались.

Пока шли в горку, к набережной, перед глазами моими всё прыгало, качалось то узкое жёлтое лицо с выпученными глазами… «Точно, прибили где-нибудь рядом, может, и недавно совсем… И концы в воду, – думал я. – Вот сволочи! Ведь почти однорукий… А… может… у него кольцо на пальце было, какой-нибудь перстень золотой трудно снимался? Ну и… оттяпали, гады, вместе со всей ладонью…»

Картина убийства рисовалась в самых страшных подробностях, я опасливо поглядывал по сторонам: мало ли что… Только в кино, что ль, или в книжках детективных такое бывает? Обкурятся травкой какие-нибудь идиоты, чего от них ждать… Иные не то что руку чужую оторвут, мать родную грохнут.

Вертел головой и Андреич…

«Маяк» уже не работал. В стоявшей неподалёку будке не только трубку, а весь телефон-автомат «с мясом» выдрали. И мы пошли через тёмный парк дальше, к магазину.

Но и у магазина добросовестно поработали с телефонами юные разбойнички. Так, потихоньку вышли мы к самому центру города, к Советской улице, потом к Аллее Героев… Я глянул на часы, было полвторого, людей нам на пути не попадалось. В окрестье в целях экономии отключили фонари, было мрачно и пусто, лишь впереди горели синеватым светом витрины магазинов.

– Слушай, – сказал Андреич, когда мы миновали кинотеатр «Новости дня», – здесь во дворе где-то пикет милицейский, давай пойдём, поищем.

Мы сделали несколько шагов, но Андреич вдруг внезапно остановился, будто наткнулся грудью на невидимую в темноте проволоку. Лицо его застыло, рот приоткрылся… Схватив меня за руку, он глядел чуть влево, поверх моей головы. Я оглянулся и тоже остолбенел: неподалёку, весь освещённый синеватым светом витрины, стоял… наш утопленник. Опять я, как загипнотизированный, глядел в его остекленевшие, навыкате, глаза и узкое жёлтое лицо, в первые секунды и не заметив, что утопленник был уже не голый…

…Нынче нет давно в тех местах ни старого моста, ни речки Царицы. Взяли её, бедную, в бетонную трубу, густо и высоко замыв округу волжским песком, полкосы Голодного острова перекачали сюда, земснарядами съели… И на месте моста теперь площадка с «Гасителем» – катером-памятником.

Правда, появилась в городе газета «Зацарицынский вестник». Какой-нибудь приезжий человек, ничего не знающий о бывшей реченьке древней, может подумать, что газета эта – издание чуть ли не монархической организации. И ох как ошибётся…

Так вот, ближе к утопленнику нашему. Когда мы оставались у моста до утренней зорьки и вечером город широко зажигал разноцветные огни, то самой ближней к нам светящейся вывеской-рекламой была – «Дом мод». Это на правом берегу царицынской поймы, сразу за нынешним рестораном-магазином «Нептун». Сколько раз, в перерывах между тяганием немки, я шарил глазами по крупным красным буквам, с детской радостью однажды обнаружив, что «Дом мод» с двух сторон читается одинаково!..

При чём тут Дом мод, когда об утопленнике речь? А притом, что голяк наш служил в том заведении манекеном. Вернее, не служил уж, а валялся с рукой полуобломанной в дальнем углу. Но подошёл субботник апрельский и, видно, выбросили, не пожалели, «франта» под обрыв на радость пацанве… И как я сразу не сообразил, не вспомнил, что торчал недавно, до разлива Волги, «утопленник» наш, по пояс врытый в песок, возле грязного вилючего ручья. Кидали в него пацаны «копья», стреляли из рогаток, обряжали, как чучело, пририсовывали, извиняюсь, недостающие органы. А потом закинули в кусты. Тут и вода большая подоспела.

…Андреич отпустил мою руку и беззвучно, будто нашептывая, захохотал, попятился к скамейке, сел, уложив рядом пузатую кожаную сумку и чехол с прутами немки. Я, вздохнув, подхохатывал ему.

– Во герои… во сыщики… – бормотал сквозь смех Андреич. – Верно говорят, что у страха глаза на лбу, а тут темь да ветер вдобавок. Молчать нам, Вовка, надо про это дело, а то засмеют. Или «утопленниками» мужики кликать начнут в цехе. Ох и порыбачили… Ты возьми рыбу-то, а то не поверит твоя, что у моста ночевал.

Я махнул рукой: какая ещё рыба…

– А у них, – Андреич подошел к витрине, – морды-то одинаковые, типовые… Раньше из гипса лепили их, а теперь пластмассовые, что ль… Но тоже тонут… Ишь костюмчик какой! Ты, Вовк, с премии купи такой, на память…

И закончить бы с улыбкой это повествование про наш старый мост, ныне навсегда сгинувший. Да нашли через неделю, когда вода уже спадала, у моста настоящего утопленника. Молодого парня…

Но мы с Андреичем в тот день не рыбачили, работали. «Чёрной» суббота была…

1977. 1989

«Раньше надо было думать. А теперь… И правильно сделают, если выгонят. Задним числом каждый умён… – думал он, спускаясь по стёртым до блеска ступеням с административного этажа цеха. – А Ушанов, дружок ненаглядный, хо-рош… Раскрылся, как цветочек. Всё нутро своё вывернул, инспектор хренов… А в оконцовке завилял-то как!..»

На улице к нему обрадованно, как-то по-щенячьи, будто долго ждал этого момента, кинулся глуповатый весенний ветерок, ткнулся прохладным носом в лицо, захолодил ладони.

После прокуренного кабинета дышалось легко, и рука, потянувшаяся, было, в карман за сигаретой, невольно остановилась. Оказывается, пока они там, наверху, рядили и решали, прошёл недолгий, но, судя по разбросанным тут и там мелким лужицам, сильный дождь.

В лужах, моргая и покачиваясь, плавали крупные жёлтые огни, и он шёл по ним, как, бывало, осенью по опавшим кленовым листьям…