Владимир Мавродиев - Ночной ветер

Кто-то за ериком крикнул,
эхо коснулось лица…
Осень похожа на скрипку
в тёплых руках у Творца.

Тихо угасшие звуки
вместе с травой полегли.
Ивы ветвивой излуки
в серой безмолвной пыли.

Лебеди к нам отлетали…
Смолк и утиный пролёт.
Лишь у виска – золотая
струнка поёт и поёт.

Как эта песня зовётся?
Чем мне её объяснить?
Будто бы вьётся и вьётся
долгая тонкая нить…

Словно, отставшее где-то,
вдруг спохватилось, звеня,
вправду последнее лето
держит, прощаясь, меня…

Кукушка стонет на рассвете:
«Бе-да… бе-да…»…
Беда идёт!
А мы, наивные как дети,
считаем годы наперёд.

Но что же делать,
если ветер
ребёнком ластится к груди?
Но как нам жить,
если не верить,
что ждут нас годы впереди?..

Всё, что читалось, явью было, –
перелисталось, в сны ушло…
Все эти годы в Волгу смыло,
далече к морю унесло.

Там наша радость, ветру вторя,
волной сверкает на просторе!..
Там наше горе в тишине
лежит, как ил, на тёмном дне…

Июньский дождь – всегда отрада,
душе отрада и глазам,
земле небесная награда,
благодаренье Небесам.

Дождинок долгожданный лепет
щекочет сад и огород.
Дубрава тихо зеленеет,
трава на цыпочки встаёт.

Какой-нибудь худющий кустик,
что от сухой жары устал,
светло глядит на мир без грусти
и даже вроде выше стал.

И ты, как ветер на поляне,
не зная сам куда, идёшь –
через шуршащее сиянье,
сквозь золотой июньский дождь.

После дождя в окрестье шорох тает.
Разбитый вдрызг, не шевелится зной.
Куда ни кинь – трава гудит густая,
не тронутая хриплою косой.

Она – пьяна от молодого ветра,
балованная влагой и теплом, –
пьёт золото живительного лета,
чтоб выжить и под зимним серебром.

Какое поле золотое!
Как близко дышат облака…
И как,
делясь водой святою,
через века плывёт река.

Не слышно грохота орудий,
и синь не рвёт ракетный гул.
Какая это милость, люди, –
жить на родимом берегу,

где освящён ты сладкой болью,
где даль видна тебе с крыльца…
Где в муках, но рожает поле.
И нет – даст Бог! – тому конца.

Не надо жизни кроме,
хоть жизнь теперь – как промельк,
как вскрик полночной птицы,
что ей не возвратиться.

Она во мгле потонет…
Но к солнцу из потёмок
грядущий мой пра-пра
вспорхнёт птенцом с утра…

Как трещинка – бороздка
на хрупкой коже снега.
И сизая берёзка –
словно упала с неба,

как молния остыла,
пробив незримый щит,
и, ожидая силы,
дымится и горчит.

В капели, как в ознобе,
дырява, как сума,
с невесткою-весною
не в силах жить зима.

Легла, будто на плаху,
окрест, крепясь, глядит
и белую рубаху
рвёт молча на груди.

Снег – уж не угода
вздрогнувшей земле.
На столе у года
чёрный чистый хлеб.

Не блукает песня,
взгляд домишек прост.
Солнце греет пресно,
соблюдая пост.

Тихо глянь, подружка,
станет помягчей
чёрствая горбушка
нам до куличей…

Месяц сгорбился тяжко над валом,
будто невод с тоской волочит.
Это – солнце ещё не вставало,
ещё точит на темень лучи.

Это – звёзды ещё стекленеют.
Но гляди: костерок на мысу
задрожал – и протока синеет,
обращаются звёзды в росу.

Месяц бросил, вздохнув, бечеву.
Алый луч косит темень-траву!..

Вот оно – майское солнце!
В тучах таится густых…
Час – и по Волге несётся
стаей мальков золотых!

С ветром по скверу ручьится,
листья вгоняя в азарт…
Главное – снова лучится
в грустных доселе глазах…

…Плавают,
вроде бы рыбами,
лица.
Давит безмолвье висок.
Солнце
сквозь сонные сосны
сочится.
Вмягчивый
белый песок…

…Что-то никак не полажу
с ночёвкою,
долго курю на балконе.
Море не серое,
море не чёрное –
чёрт его знает
какое…

…Сесть бы
на лавочку, что ли,
на ту бы вон,
сесть бы у дам на виду
да перекатывать:
«Ду-бу-л-ты,
Ду-бу-л-ты»,
камешки будто во рту…

…Глянуть с тоскою,
копившейся колко,
в чуждость холодную волн
да по-мальчишески
крикнуть вдруг:
«Во-о-о-л-га!»,
чтобы все «камешки» –
вон!

Средь будней суетных, непрочных,
где мнится радостью беда,
дорога наша, будто строчка,
идёт-бредёт
невесть куда…

Но всё же вы,
вздыхая,
верьте:
на завершающей версте
она ведёт не только к смерти
и непонятной темноте.

Пусть ныне я скажу неточно,
но буду прав когда-нибудь:
дорога кончится,
а строчка
хоть тихо,
но продолжит путь.

Всё же трудно в мире этом
быть поэтом,
слыть поэтом.
Но посмею утвердить:
легче быть,
труднее слыть.

Ведь сие известно точно:
хоть доходна суета,
до слывущих
Божья почта
не доходит никогда…