Владимир Мавродиев - Встретимся завтра

А Ивана убило… Да так, что ничё от него не нашли. По ремню полусгоревшему потом узнали, он снутри хлоркой фамилию свою написал… Вот так… Всю войну, считай, прошёл без ранений и нá тебе… На год он младше меня был. Земляк наш, из Саратова. Я к его жене в семьдесят пятом на тридцатилетие Победы ездил. Замуж она, правда, вышла, но приняли они меня хорошо. Я на денёк-другой поехал, а они неделю не отпускали. Дочка его, между прочим, пианистка известная, с концертами по стране ездит. Приходила тоже, плакала… Они ж, кроме как «смертью храбрых», ничего и не знали, где и как. Ну я и рассказал, не женщинам, а мужу, он тоже фронтовик, инвалид. Открытки они мне шлют иногда…

Степан Степаныч встал, набросил рубаху.

– Не будет, наверно, раков ни хрена. Вода, гляди, прозрачной становится, тёплой, рак на глубину уйдет до вечера. Давай-ка, Юра, вытягивай рачницы на берег, пусть полежат, подсохнут. Пойдём к палатке…

Разливая в помятые алюминиевые миски уху, Степан Степаныч вспомнил, что, кроме всего прочего, ему надо ещё и воспитывать Юрку, по наказу Марии «поговорить» с ним. А как говорить, он не знал, и решил разговор этот перенести на потом. Было б, конечно, легче, если б Юрка дружил с его Колькой, но так вышло, что в близких дружках они не числились, Юрка лет с пятнадцати стал больше бегать в соседний двор, где и обзавёлся весьма сомнительными знакомыми, которых Мария всех оптом называла «брандахлыстами».

Среди этой компании Степан Степанычу больше всего не нравился Генка, по его мнению, отпетый парень, лет уж к двадцати. О Генке Степан Степаныч многого не знал, тот вообще объявился в их округе лет пять назад, жил с бабкой, без родителей. В армию его почему-то не брали, работать он, видно, толком не работал, потому что постоянно околачивался то в своём, то в их дворе с пацанами младше себя. Одевался он броско, таскал переносной магнитофон, курил и выпивал невесть на какие шиши и был на первом учёте у их участкового милиционера лейтенанта Кваскова.

С год назад Степан Степаныч остановил как-то Генку в их дворе и прямо сказал, чтоб тот тёр штиблеты в другом месте, не мутил пацанов, а лучше бы шёл работать. Даже предложил помочь устроиться на свой завод. Генка, не вынимая сигарету из мокроватых губ, смешливо посмотрел на «общественника» и вполне культурно ответил, что, во-первых, он работает электриком в детсадике, на полставки, правда, а во-вторых, если папашу волокёт на агитацию, то шёл бы он в общество «Знание» или проводил беседы в красном уголке, сидя на кожаном диване. А то, мол, придёте однажды в уголок, а места для сидения нет, диван нехорошие подростки могут раздеть: кожа-то ноне в цене.

Вот от такого фрукта и набирался ума Юрка.

– Налей-ка, сынок, ещё немножко, – Степан Степаныч протянул Юрке миску. – Давай, Юра, через недельку ещё приедем, а? Чё тебе возле браконьеров кутьком крутиться? Они ж тебя, как гонца, туда-сюда используют. Их морды примелькались, вот они и смекнули: пацана пошлёшь продать или отнести чего по адресу – выгодно со всех сторон. Ему и денег не надо, хвост белужий дадим – пусть радуется. Так что ль?

Юрка молчал.

– Ладно, молчи да думай. Вот что, а не махнуть ли нам через недельку за грибами, грузди вот-вот пойдут. Лариску, знакомую твою, пригласим. Пойдем цепью, колхозом – все грибы наши будут. Можно вечерком приехать, заночевать, а утречком, до теплохода первого, мигом в осинник. Сентябрь на носу – самые грузди.

«Ну вот, воспитатель, ляпнул», – подумал Степан Степаныч, глядя на Юрку, щёки которого неровно покраснели после упоминания о Лариске.

– Чё краснеешь-то, девушка она хорошая, серьёзная, в техникум вот поступила.

– Её со мной мать не отпустит, – закуривая, ответил Юрка и снова замолчал.

– Не отпустит… А ты славу-то себе такую не зарабатывай. Вон и Квасков мне говорит: что это с Донцовым, дерётся, мол, выпивши тебя видали. Куришь вот, на черта она тебе нужна, цигарка, я всю жизнь дымил, еле отвязался от заразы этой.

– Так дымили же, – засмеялся Юрка.

– Некому было в своё время по губам дать, вот и дымил.

Нет, не получался разговор, всё опять переходило в нотацию и нравоучения. Степан Степаныч встал, прошёлся, собирая сушняк; вернувшись, стал ломать трескучие дубовые ветки, подбрасывая их в костёр.

– Я вот что думаю, Юрий… Школу ты кончил, до армии ещё год, шёл бы ты к нам на завод…

– На химдым?.. Не, я лучше осенью две ставки возьму, с матерью буду работать.

– Можно, конечно, и с матерью, ты ей давно помогаешь, знаю. Только твоё ли это дело?

– Моё не моё, а сто восемьдесят рэ в кармане, не меньше, чем на заводе. И свободного времени полно.

– А в это самое свободное время куда?

– Ну, в кино, погулять…

– Погулять… Нет, Юрий, подумай, человек ты взрослый уже, один у матери, надежда её, как говорится. Давай-ка сходим на завод, у нас, знаешь, цеха какие есть – в халатиках белых работают, а молодёжи сколько! Стадион вот новый построили, дискотеки эти ваши в клубе… А?

– Сходить можно, – согласился Юрка.

После рыбалки на Чёрном ерике прошла неделя, и Степан Степаныч уже собирался зайти к Донцовым, чтобы переговорить с Юркой насчёт похода за груздями. Ларискину мать, Ксению Фёдоровну, очень красивую, совсем не стареющую и в свои пятьдесят лет женщину, которая работала в санлаборатории на их заводе и тоже без мужа растила единственную дочь, с налёта Степан Степаныч решил не брать. Пару раз заговаривал с ней, стоя по утрам в одной очереди за молоком, о том о сём, вроде об осени, потом о грибах, о книге писателя Солоухина «Третья охота» и, наконец, о том, что собирается тряхнуть стариной и съездить с Юркой в пойму, где знал давнишние грибные места. «Может, и вы с нами, Ксения Федоровна? К Октябрьским усолятся груздочки, свои… Что на базар-то за ними бегать?»

«Да что вы, – улыбаясь, отвечала Ксения Фёдоровна, – из меня ходок никудышный, да и не понимаю я в грибах ничего».

«А вы Ларису с нами командируйте, интересно ей будет, лес-то осенний – красота, грибов не будет, так мы и рыбки немного наловить можем, тёрну набрать да ежевички».

«Не знаю, не знаю, Степан Степаныч, Ларисе в колхоз скоро, посылают их группу на помидоры, надо собраться девочке… И потом этот Донцов… не знаю, не знаю… Я предложу, конечно, Ларисе, но не знаю…»

«Раскусила-таки мою дипломатию, – с лёгкой досадой подумал Степан Степаныч. – Ну ничего, я сам Лариску сагитирую. Хоть и не велит ей мать с Юркой ладить, но она его далеко не обходит, не раз и в беседке их видел вместе, и на набережной. Завтра же обтяпаю это дело. И к Марии зайду».

Но с Марией Степан Степаныч встретился раньше завтрашнего дня.

Вечером, в одиннадцатом часу, когда они с женой возились на кухне, консервируя помидоры, в дверь негромко постучали.