Владимир Мавродиев - Встретимся завтра

– Да не стесняйся. Я тоже хочу, – он опять взял было шутливую ноту, хотя быстро почувствовал неуместность такого тона. Но и сразу всерьёз допрашивать пришелицу, – откуда, мол, куда и почему, ему что-то мешало. Так бывает, когда вдруг прилетит и сядет совсем рядом какая-нибудь вольная серенькая птичка-невеличка, и ты стоишь, боясь слово сказать или ногой двинуть – чтоб не улетела…

Он выложил на стол высокий термос и несколько пакетов, один из них, большой и помятый, сразу положив к стене, поближе к двери.

– Это для медведя… начинающего, – опять сбился он на шутку. На этот раз Вера снова попыталась как-то немо засмеяться и даже встала с лавки.

– А я знаю, про кого вы говорите. Про щенка. Я ведь как сюда, в дом ваш, попала. Шла по улице, а тут собаки, свора целая. Я испугалась, одну ка…итку толкну – закрыта, другую… А ваша открылась.

«Вот Мироныч даёт, и калитку не запер!» – уже бездосадно подумал он.

– Да ты садись за стол, а я щас попробую воды в колодце набрать, тут рядом, на соседской даче…

Он взял пластмассовое ведерко, вышел во двор, перемахнул через редкозубый заборчик, оказавшись на даче Мироныча. Размаскировав колодец, укрытый от разбойников старыми досками и плёнкой, открыл замок на сыровато разбухшей крышке и через минуту выудил из тихой тёмной глубины полведра серой, тяжело покачивающейся в помятом ведре воды.

Вернувшись, он заметил, что пакеты на столе уже не лежали кучей, видимо, Вера сначала хотела как-то образить стол, но потом не решилась. Она по-прежнему сидела у стены на лавке.

– Вот так, порядок… – сказал он, – где-то тут мыло, умывальник, щас мы его подвесим на улице на законном летнем месте. Пойдём, пойдём, руки сполоснём.

– А если кто-то увидит вдруг? – Вера нерешительно смотрела на него.

– Чего увидит? – не понял он.

– Ну… меня ж тут никто не видал никогда… С вами…

– Вот и поглядят. Скажу, племянница помогать приехала.

Возясь с хоботком умывальника, он не заметил, как при слове «племянница» глаза Веры вздрогнули и, чуть блеснув, стали даже другого цвета, вернее, как бы вернулись из вынужденно-тёмного в привычный и естественный. И когда он, наладив умывальник, глянул на неё, то удивился посветлевшему лицу и чуть зеленоватым глазам. Ну, может, превращению этому способствовало и солнышко, неожиданно осветившее залепленное газетами кухонное окошко.

– Вот и погодка налаживается. – Он аккуратно снял с гвоздиков, вбитых в раму, пожелтевшую, в плесневелых оспинках, газету. – Да будет свет! Ну, пошли, пошли… Полотенце чёрт знает где искать, вон возьми какую-нибудь тряпку почище. Там их узел целый, в комнате на диване.

Через пару минут они уже сидели друг напротив друга. Это было чем-то похоже на то, как незнакомые попутчики, ничегошеньки не зная друг о друге, собираются поесть за неказистым столиком старого плацкартного вагона.

– Значит, собаки загнали тебя сюда?

– Ну да… Они, когда поняли, что я им поесть ничего не дам, дальше побежали, а одна… жёлтая такая, с щенком лохматым, представ…яете, – протиснулась сквозь пруты калитки, и ко мне… Я к дому… дверь машинально дёрнула, а она открылась…

– Да уж… Калитка открылась, дверь, пожалуйста… Заходите, мы вам рады. Председатель наш очень гостеприимный руководитель.

Вера совсем не поняла слова о каком-то председателе, но явно смутилась, услышав в его голосе раздражение.

– Ты ешь, ешь. Я не к тому… – Он подлил ей чая в дымящуюся теплом железную кружку, которую она держала двумя руками, согревая крепкие, даже грубоватые ладони, не по-девичьи коротковатые пальцы с тёмными подногтёвыми дужками.

– Ты не обижайся, ты действовала, так сказать, на инстинкте самосохранения, а это чувство, к счастью, пока сильней слабо ещё привитых нам понятий о частной собственности. «Что-то я не то плету. Она вон еле глотает, зуб, что ли, болит?..» – подумал он. – Так, ладно философствовать, давай ешь. Ты, случаем, не постишься? – «Ну, вот опять ляпнул не вовремя голодному человеку…» – А то пост два дня как начался, у меня жена соблюдает и меня вербует. Но поскольку я, так сказать, в дороге, то и яйца положила, и даже колбасу… Ешь, ешь. Килька вот. Света уж три месяца тут нет, электроплитку не включишь, газ в баллоне тоже кончился, вот даже чай горячий из города привёз. А буржуйку уж лет десять не ставил, и не помню где она там, в сарае. Ты ешь, ешь… Мироныч приедет, я у него ещё супчик заварю, растворимый без осадка.

Вера снова насторожилась, услышав про какого-то Мироныча.

– Это председатель колхоза нашего дачного. Тут налёт был, вот он ездит, разбирается. Ты ничего не слыхала, не видела? Ты вообще откуда идёшь-то?..

Вера и так ела кое-как, а услышав про председателя и налёт, вовсе перестала, даже руки убрала со стола.

– Я… ничего не слышала… Я за озером была, на дд…угих дачах… не этих… Я там в домике одном три дня жила… тихо… – Глаза её снова начали темнеть. – …Я сейчас пойду… Спасибо вам… У меня в Слободе знакомые есть… Я поеду… Я сейчас пойду, – всё больше отстраняясь, повторила она.

Он тоже почувствовал, что тонкие тёплые ниточки, вдруг слабо соединившие их, натянулись и уже обрываются одна за другой. После недолгого и вынужденного его гостеприимства всё справедливо возвращалось к тому моменту, когда он вышел из комнаты в кухню и впервые увидел её на лавке у стены. Да он, честно говоря, и не сильно внутренне сопротивлялся этому.

«…Ну пришла, так вот попала в дом к нему, накормил он её, можно и денег немного дать, у неё вряд ли они есть, чтоб до Слободы доехала, до переправы в город. Мало ли что ныне случается. А может, девчонка и не так проста да тиха, как кажется. За озером жила в даче, тоже чужой… При любом раскладе, кто ж это зимой по нетопленным дачам бродит, скрывается, можно сказать… А питалась как? Рыбку, что ль, ловила? И не жалко для голодного, и мало чего там, на дачах, зимой найдешь, но ведь чужое без спросу брать приходилось. И как же она в ту, заозерную, дачу попала? Через окошко, что ль? Выходит, что умеет открывать? А может, и другое совсем… С родными поругалась да ушла впопыхах из дома, а потом растерялась, в историю какую-нибудь влипла. Или родители, алкаши чёрные, сами девку выгнали или побираться, приворовывать заставляют. Чего ныне не встретишь. И каждому не поможешь при всем желании…» – размышлял он, шкрябая ложкой в консервной банке. Но размышлял всё же как-то неуверенно, словно силком отворачивался от этой, невесть откуда и почему заявившейся в его жизнь Веры.

«Так… Это ей на двухчасовой автобус идти надо. На котором Мироныч приедет. Чтоб засветло в Слободе знакомых своих найти. А уже двенадцать скоро…» – думал он.

– У тебя документы-то есть? – Он встал из-за стола, прошёл в комнату, поднял там сидение дивана, доставая из «потайного» места ножовку и молоток.