Анатолий Егин - Повести о совести

Стол у Шинкаренко всегда был на славу, выпили, закусили до отвала, женщины занялись своими делами, мужики вышли на улицу покурить.

– Ты уверен, что по себе дерево рубишь? – спросил отец.

– Уже срубил, батько, только зачистить осталось.

Карп Петрович с ухмылкой глянул на сына:

– Только мне непонятно, кто кого зачищает.

Сын не ответил, отец решил промолчать.

На второй день отдыха Виталий объявил родителям, что в земле возиться не будет, а если что-то нетяжелое делать, то только в перчатках.

– Все! Мне нужно руки беречь, на них не должно быть ни ссадин, ни царапин, пальцы должны гнуться, как у гармониста. Я хирург, мне уже на операции мыться разрешают.

– Конечно-конечно, сынку, отдыхай, отъедайся, делай что хочешь, лишь бы хороший хирург из тебя получился. Закончишь учебу, глядишь, в нашу больницу пришлют.

– Нет, батьки, даже не думайте, я профессором хочу стать.

Мать схватилась за голову и запричитала.

– Опять кудахчешь, старая! Хочет профессором, нехай будет профессором. А ты цыц!

Свадьбу играли глубокой осенью, после празднования тридцатой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Хотя сказать, что свадьбу играли, было бы неправильно. Василий Трофимович потребовал не устраивать «пира во время чумы». И правда, народ еще оставался полуголодным, продовольственные карточки обещали скоро отменить, но пока никаких указов не было. Поэтому студенческую группу собрали у Поспеловых дома, а родители отправились в обкомовскую столовую, где был накрыт небогатый стол – котлеты с картофельным пюре, привезенные Шинкаренками сало и домашняя колбаса. Выпили за прочный семейный союз молодых, попили чайку, поговорили.

У молодежи стол был примерно таким же, только вместо водки портвейн да к чаю подали печенье с маслом.

Александр Андреевич Луганцев вошел в купе седьмого вагона поезда «Уфа – Адлер», две бабушки посмотрели на него скромно-печальным взглядом, он все понял.

– Здравствуйте дамы! – приветливо произнес профессор и улыбнулся. – Какую из верхних полок прикажете занять?

Седовласые женщины выдохнули, не ожидая такого быстрого разрешения их «сложного вопроса»:

– Ту, которая по правую руку от вас. Спасибо вам, молодой человек, вы очень внимательны!

Александр Андреевич застелил постель, аккуратно повесил пиджак и отправился было в туалет переодеваться, но не менее внимательные чем он бабушки встали с мест:

– Что вы! Что вы! Вы переодевайтесь здесь, мы в коридоре подождем.

Они тут же вышли, прикрыв дверь купе.

Сорокатрехлетний хорошо физически развитый хирург одним махом взлетел на верхнюю полку, положил голову на подушку, облаченную в слегка сыроватую наволочку, и закрыл глаза.

Поезд тронулся, бабульки вернулись в купе, увидели, что сосед дремлет, и заговорили шепотом, который не был слышен из-за постукивания колес на стыках и скрежета металла на поворотах. Луганцев не спал, он думал. Это был редкий случай, когда он спокойно мог подумать о своей судьбе, которая привела его к сложным служебным и семейным перипетиям, а он первое время не обращал внимания, как ему казалось, на бытовые мелочи, продолжал работать, работать и работать. Работа для Александра всегда стояла на первом месте и никак не иначе, он жил ради работы, он наслаждался работой. Так Луганцева приучили родители. В его обязанности, как и двух братьев и сестры, всегда входили дела по дому, в огороде, помощь на сенокосе и уборке урожая, подмога престарелым соседям. Мама часто брала Сашу с собой убирать в фельдшерском пункте их большого села недалеко от Вятки. Мальчик сначала шарахался от окровавленных простыней и бинтов, но потом понял, что фельдшер лечит, а иногда без крови вылечить нельзя. Любопытный малец с интересом рассматривал блестящие медицинские инструменты, они отражали свет, играли бликами, он видел в них что-то таинственно-завораживающее, волшебное, предвещающее добро и счастье.

Однажды Сашу застали в тот момент, когда он подглядывал в окно кабинета, где фельдшер принимал больных. Парнишка пытался объяснить родителям, что он хотел увидеть, как и чем медик лечит пациентов, но его не поняли и наказали. После земской школы отрока отдали в гимназию, он окончил ее с отличием, однако учиться дальше не пошел, умер отец, Александр остался в семье за старшего. Но как только подросли младшие братья, поступил на медицинский факультет Казанского университета.

В 1931 году Луганцев получил диплом врача, началась его трудовая деятельность в сельской больнице. Сельчане не видели, когда доктор ест, когда спит, а он, если не принимал больных, не делал медицинских манипуляций, то сидел над книгой, очень уж хотел стать хирургом. И стал им, меньше чем за десять лет написал две диссертации, был утвержден в звании профессора, возглавил кафедру в Приуральском мединституте.

Началась Великая Отечественная война, тяжелая, изнурительная война с большим количеством убитых и раненых. Тысячи медиков, начиная с санинструкторов и заканчивая докторами эвакогоспиталей, где лечились бойцы с наиболее тяжелыми ранениями, пытались вернуть в строй солдат и офицеров, а если не вернуть, то хотя бы облегчить им жизнь на «гражданке». Профессор Луганцев дома почти не появлялся. Как главный хирург приуральских эвокогоспиталей был на работе, молодая жена Тамара не видела его порой месяцами, он бывал то в одном госпитале, то в другом, оперировал, анализировал летальные исходы, проводил научные дискуссии, спорил, учил, старался не повторять ошибок. Со стороны казалось, что он торопится жить, и это было так. Александр все время боялся, что не успеет вовремя сделать то или это, что-то упустить, не в то время прооперировать, он спешил, но никогда не лез сломя голову, в хирургии это недопустимо. Идя на операцию, необходимо знать пять, десять, а лучше двадцать способов ее исполнения. Профессор никогда не стеснялся спрашивать у опытных и даже начинающих врачей, что они думают по поводу того или иного больного, как бы они его оперировали. Иногда не получал ответа, в этих случаях он читал научную литературу, думал сам. Так Луганцев усовершенствовал проведение множества оперативных вмешательств.

Диапазон хирургической помощи в те времена был широк. Оперировали все от мелких суставов до черепной коробки, на всех органах живота и забрюшинного пространства, только в грудной клетке делать все не получалось и над этим думали многие восходящие звезды отечественной хирургии. К концу войны хирургия как отрасль медицины шагнула вперед не только технически, но что самое главное, научно. Хирурги во всем мире были готовы приступить к проведению операций на сердце, легких и труднодоступном тогда пищеводе.