Светлана Куликова - Ненормальные. 20 житейских историй

– Врача надо, врача… – дружно закивали они своими глупыми головами.

Я, размахивая пирожком, продолжала трепыхаться в руках у Рафика:

– Сами вы ненормальные! Пусти, урод недоделанный!

Славик поймал мои запястья, приговаривая:

– Сестрёнка, дорогая, успокойся!

«Скорая» примчалась необычайно быстро. Два квадратных санитара ловко скрутили меня какими-то длинными белыми «полотенцами» и загрузили в фургон, не обращая на мои мольбы никакого внимания. Один из «квадратов» повернулся к парням:

– Кто родственник? – угрюмо спросил он.

– Я, – бездумно продолжал «валять Ваньку» Славик.

– В машину! – скомандовал санитар и, отстранив Рафика, пытавшегося забраться следом, захлопнул дверь.

В приемном покое психбольницы у нас со Славиком отобрали документы. Ему приказали ждать на лавочке в холле, предварительно заперев на ключ входную дверь, а меня завели в кабинет, где сидел молодой, симпатичный и очень серьёзный врач. Один из санитаров остался стоять рядом, второй вышел.

Шутка стала не просто несмешной – жутковатой. Я продолжала по инерции возбуждённо возмущаться, ещё не потеряв веры в то, что вот-вот правда восторжествует, меня развяжут и отпустят домой. Я так и сказала врачу:

– Пожалуйста, поверьте, я совершенно нормальная! Это Славка с Рафиком пошутили! Они меня обокрали…

– Понятно, – отозвался доктор. – И много взяли?

– Восемьдесят пять копеек! – Мне почему-то стало стыдно, а доктор хмыкнул и стал изучать наши студенческие билеты. Санитар доложил обстановку:

– Кричала, нападала на мужчину, замахивалась на него камнем.

Я возмутилась:

– Никаким не камнем, а пирожком с ливером… Только они сами первые начали!

– Угу, – эскулап откинулся на стуле. – Замахивалась пирожком… А они – это кто?

– Славка с Рафиком! То есть, Славка первый начал!

– Понятно, – сказал врач и посмотрел на санитара.

– В коридоре сидит, – пояснил догадливый «квадрат».

– Так. Значит, Славка напал, а вы ему сдачи дали.

– Не давала! Он сам сдачу утащил!

Врач с прищуром уставился на меня. Мне было плохо. Текло из глаз и носа, а я не могла достать платок, потому что сидела спелёнатая. Попробовала утереться о плечо, стало только хуже.

– Развяжите меня, пожалуйста, я ни в чем не виновата!

– Успокойтесь, разберёмся. Как вас зовут?

– Диана, – сообщила я, от волнения начисто забыв, что в документе значусь Евдокией.

– Так, – сказал врач и пристально глянул мне в глаза. – А фамилия?

– Козлова.

– Значит, Диана Козлова?

Тут я опомнилась и зачастила:

– Это я так называюсь, потому что мне имя Евдокия не нравится… Меня мама в честь дедушки назвала… – я запнулась, ощутив в своих словах что-то не то.

Доктор взял из стопки листок с надписью «История болезни» и начал на нём писать. Я похолодела и замолчала.

– Ну, что же вы? Продолжайте. Вас назвали в честь дедушки Евдокией…

Я всхлипнула и пояснила:

– Да, он был заслуженный мелиоратор, как Брежнев…

Психиатр напрягся и отложил авторучку. Санитар вытянулся по стойке «смирно».

Психиатрия в те годы стояла на страже государственных интересов круче, чем сейчас ФСБ. Я поняла, что зря упомянула имя главного государственного лидера всуе. Закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и сказала:

– Давайте, мы сейчас успокоимся и…

– Вы хотите, чтобы я успокоился? – ласково поинтересовался доктор.

– Нет, я хочу, чтобы вы… чтобы мне…

– Вы хотите, чтобы я помог вам успокоиться? И часто вы не в состоянии самостоятельно справится с эмоциями? – доктор ещё что-то черкнул и вдруг напористо спросил:

– Какое сегодня число? Быстро отвечайте, не думая!

Ха! Вы много знаете людей, способных быстро ответить на этот вопрос? Лично я никогда за числами не следила и время отсчитывала по оставшимся до стипендии дням. В голове закрутился арифмометр: стипуха пятого, до неё восемь дней, сейчас февраль… двадцать восемь дней… плюс пять, минус восемь… или нет?.. Да шут его знает, какое сегодня число!

В кабинете повисла нехорошая пауза.

– Ваш брат… – доктор перестал писать и посмотрел на дверь.

– Это не мой брат! – завопила я. – Он вас разыграл!

Доктор опять прищурился:

– Меня?

Ощутив, что встала на верный путь, я перестала всхлипывать и серьёзным, даже траурным тоном сообщила:

– Вас. И меня. Я покупала пирожок. Мне дали сдачу. Славка её стянул.

И, ловко обходя тему даты, добавила:

– Сегодня февраль, 1973 года, город Новосибирск, меня зовут Евдокия Николаевна Козлова…

Доктор задумался и кивнул санитару. Тот вышел и привёл Славку, который сел на стул и без предисловия покаялся:

– Извините.

– Так, – доктор постучал пальцами по столу. – Это ваша сестра?

– Нет, – я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. – Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали… Мы не хотели…

Доктор опять кивнул санитару, и тот развязал на мне «полотенца».

– Мы сообщим в институт, – грустно сказал врач, протягивая моему «братцу» студенческий. – Не думаю, что вас там похвалят.

Славка согласно мотнул головой и быстро выскочил вон.

– А вы, – доктор смотрел на меня сочувственно, но всё-таки как-то подозрительно.

– Вы уж определитесь, кто вы: Диана или Евдокия. Имя своё надо уважать. И фамилию, и отчество. И постарайтесь больше так не шутить.

– Да я сама жертва! Вы же видите! А-а-а… это? – я кивнула на «Историю болезни». – Это куда?

– Я подумаю, – сказал доктор и впервые улыбнулся. И улыбка у него была очень хорошая, добрая. – До свидания.

К счастью, никаких свиданий с психиатрами у меня больше никогда не было.

А имя своё я теперь очень люблю. И фамилию люблю. На Козу не обижаюсь, хотя сейчас меня, пенсионерку, уже никто так не называет…

Вялый как прошлогодняя картофелина, дядя Ваня сидел у гроба и силился осознать своё горе. Осознания не получалось. Лицо жены казалось чужим: сошли с него привычные строгость и недовольство, морщины разгладились, губы тронула безмятежная улыбка, словно покойница уже видела то Царствие Небесное, которого ей сейчас все желали, и радовалась ему.

В полумраке нудно бормотал поп, выли бабы – оплакивали Варвару. Мужики покашливали в кулаки, глухо переговаривались, сочувственно посматривая на вдовца.

«Ку-ку!» – выскочила из старых ходиков облупленная кукушка, отмечая очередные полчаса. Дядя Ваня вскинулся осовело, горестно вздохнул и снова поник на лавке, ссутулившись, зажав коленями клешнястые кисти рук. От выпитой с утра за упокой души самогонки, от сладкой ладанной духоты и монотонного гула голосов явь и сон смешались в нём…

Нет, не его это баба померла… Его-то лихая была – ух! Ураганом носилась, шумела, ругалась: «Шоб ты сдох с той водки, барбос!»… А сама вот… сама первая… И всё-таки это его Варька. Она точно такой, помнится, была – спокойной, ласковой, когда замуж выходила. Черт знает, как давно это было. Годов, поди-ка… сорок прошло… Аль поболе? Дядя Ваня прикидывает в уме, сколько они с женой вместе прожили, но сознание его уплывает, голова клонится, он задрёмывает и видит во сне юную Вареньку в красном платье, с розовым бантом в косе.